Евсей. Я, Игнат Никанорович, полагаю, что возражений не встречается. Пусть утешают…

Щоев (глубоко размышляя). Отлично. Тогда привлечем, Евсей, этих бредущих, пускай они остановятся. (Алеше). Сыграй мне что-то нежное!

Алеша берет шарманку, играет грустную народную песенку. Щоев, Евсей, все учреждение в глубокой паузе. Учреждение бездействует. Все задумываются. Алеша переводит регистр, играет другую пьеску.

Мюд (постепенно, незаметно входит в мотив и начинает негромко петь).

Алеша играет еще некоторое время, после того как Мюд уже умолкла. Щоев, по мере музыки и песни, склоняется на стол и тихо плачет от тоски. Евсей, глядя на Щоева, также исказил лицо в страдании, но слезы у него течь не могут. Учреждение безмолвно плачет.

Пауза.

Щоев. Жалостно как-то, черт ее дери!.. Евсей, давай организуем массы!

Евсей. На них тогда овощей не хватит, Игнат Никанорович.

Щоев. Эх, Евсей, давай верить во что-то!.. (Утирает слезы Алеше). Ты бы вот выдумал, как лучше слезы сушить на плакальщиках, а не дирижабль!

Алеша. Я могу.

Щоев. Зачислить тогда, Евсей, его штатным утешителем масс — согласуй с трехугольником — давай заготовлять массы в аппарат.

Евсей. Нужно ль, Игнат Никанорович? Нам и так одну выдвиженку Евдокию отгрузили уже!

Алеша тихо играет на шарманке танцевальный мотив. Мюд слегка движется в танце.

Щоев. А что она делает сейчас?

Евсей. Да ничего, Игнат Никанорович, она женщина! Щоев. Что ж такое, что женщина, — в ней тоже есть что-нибудь неизвестное!

Евсей. В ней молоко есть, Игнат Никанорович!

Щоев. Ага. Пускай тогда по молоку и маслу она играет ведущую роль в аппарате.

Евсей. Пускай, Игнат Никанорович!

Алеша играет несколько громче тот же танец. Учреждение, не поднимаясь с мест, сидя, движется туловищами в такт танцу. Труба на столе Щоева рычит.

Щоев (в трубу). Алла! Это — я!!!

Труба. Птицы, Игнат Никанорович, летят над районом.

Щоев (в трубу). Откуда?

Труба. Неизвестно, Из иностранных держав.

Щоев. Сколько их?

Труба. Три!

Щоев. Лови!

Труба. Сычас.

Шум ветра над учреждением, крики птиц.

Щоев. Евсей, что это, что такое?

Евсей. Это, Игнат Никанорович, новый квартал наступает, по-старому — весна!

Щоев (задумчиво). Весна… Хорошая большевицкая эпоха!

Евсей. Терпимая, Игнат Никанорович.

Мюд. Сейчас весны нету, она уже давно прошла. Сейчас лето наступило — строительный сезон!

Щоев. Как лето?!

Евсей. Да это все равно, Игнат Никанорович. Только ведь погода меняется, а время одинаковое.

Щоев. Ты прав, Евсей…

Петр Опорных входит; в руках у него курица и два голубя.

Опорных. Этта… Как-то ее?! Вот я, стало быть, Игнат Никанорович, заготовил тебе птичку: одну курочку неимущую и еще голубей два!

Мюд. Весной прилетают только странные птицы, а не куры. Все куры — колхозницы.

Алеша (рассматривает птиц в руках Опорных; на ногах курицы ярлычок, а у голубя — бумажная трубка. Читает). «Курица заявляет проклятье расточительству. Ей дают непотребную массу зерна, отчего зерно пропадает или его доедают хищники. А пить ей не дают ни капли. Курица заявляет негодование этой недооценке. Пионеротряд совхоза „Малый Гигант“».

Щоев. Не можем мы таких заготовлять — установки нету. Швыряй ее, Петр, прочь.