Шрифт:
Опорных берет курицу за голову и швыряет ее в дверь. Голова курицы остается у него в руках, а туловище исчезает.
Евсей (глядя на куриную голову, на ее моргающие глаза). Теперь курочка уморилась и далее не полетит.
Щоев (Алеше). А египетский голубь что нам сообщает?
Алеша (читает). Написано капиталистическим языком: нам не очень ясно.
Щоев. Тогда бей об земь кулацкую пропаганду!
Мюд. Дайте я его лучше съем с бумажкой.
Щоев. Ешь, девочка, без остатка.
Евсей (к Мюд). Я тебе съем: может быть, это нам египетский пролетариат сводочку о достижениях прислал…
Щоев (задумчиво). Далекий изможденный класс… Опорных, береги голубя, как ты профсоюзную книжку бережешь!
Далекий шум. Все прислушиваются. Шум увеличивается, превращается в гул.
Щоев. Опорных, обследуй! Кто там нарушает…
Гул усиливается и одновременно теряет однообразие звука — слышны как бы отдельные голоса. Труба на столе Щоева гудит.
Опорных. Что там за чума!.. (Уходит).
Маленькая пауза страха.
Евсей (кричит из всего усердия). Игнат Никанорович, это интервенция!
Работа учреждения враз замолкает. Мюд вынимает из своей кофты револьвер. Алеша берет со стола Щоева рычащую трубу, труба отрывается от устройства и продолжает рычать в руках человека. Оба бегут на выход с этими предметами и скрываются. Странный гул усиливается, но делается как бы шире и мягче, подобно потоку воды.
(Ужаснувшись). Говорил я тебе, Игнат Никанорович, что сильна буржуазия-матушка…
Щоев. Ничего, Евсей, может, это буржуазия мелкая… А где же мои массы? (Оглядывает учреждение).
Учреждение пусто; несколько ранее все служащие молча скрываются куда-то. Кузьма разламывает дверной вход и пролезает в учреждение. Садится среди пустоты столов и берет ручку. Щоев и Евсей в страхе следят за ним. Входит Мюд с револьвером в руке.
Мюд. Это гуси-лебеди летят. Дураки!
Гул превращается в голоса тысяч птиц. Слышно, как птичьи лапки касаются железной крыши учреждения: птицы садятся, перекликаясь между собой.
Щоев. Евсей! Кликни мне служебные массы: куда они скрылись? Надо нам что-то налаживать!
Кузьма встает и проходит в уборную, резко захлопывая за собой дверь.
Картина третья
То же учреждение, что и во второй картине. Трубы на столе Щоева нет. Пусто. Один Щоев. Птицы жалобно кричат вне учреждения: их там бьют и морят чем попало.
Щоев (жуя пищу). Народ нынче прожорлив стал: строит какие-то кирпичные корпуса, огорожи, башни и три раза обедать хочет, а я сиди и угощай каждого! Трудно все-таки быть кооперативной системой! Лучше б я предметом каким-нибудь был или просто потребителем… Что-то у нас идеологической надстройки мало: не то все выдумали уже, не то еще что! Все мне охота наслажденье какое-то иметь!.. (Подбирает крошки от употребленной пищи и высыпает их дополнительно в рот). Евсей!!
Евсей (за учреждением). Сейчас, Игнат Никанорович.
Щоев. Откуда-то эта птица-сволочь еще появилась! Так было покойно и планомерно, весь аппарат взял себе установку на организацию мясных рачьих путин, а тут эта птица мчится — заготовь ее попробуй! Эх, ты, население-население, замучило ты коопсистему!.. Клокотов!!
Клокотов (за стенами учреждения). Иду, Игнат Никанорович.
Входит Клокотов, весь покрытый птичьими перьями.
Щоев. Ну как там?
Клокотов. Да что ж, Игнат Никанорович, конечно это не дело!
Щоев. А что ж это такое?
Клокотов. Весь план срывается, Игнат Никанорович… Мы же взяли установку на организацию рачьих путин — так бы и надо держать. Туловище рака, Игнат Никанорович, лучше любой говядины. А то вчера был рак, сегодня птица летит, завтра зверь выскочит из лесов, а мы, значит, всю систему должны трепать из-за этой стихии?!