Вы берете ее на руки, закрываете двери других комнат, потому что она начинает пищать, а вам, по правде сказать, вовсе не хочется, чтобы остальные поскорее проснулись… Слава Богу, вы помните, сколько ложек молочной смеси нужно развести в бутылочке, вы устраиваетесь в кресле у окна, этот чертов новый день надо как-то пережить, и то, что отражается на вашем лице, тонет в глазах сосущего ребенка, а вы… вы не плачете, но вы, вы…

– В прострации, – шепчет Шарль.

– Right. Numb.[192] Вы прижимаете к себе девочку, чтобы она отрыгнула, и даже делаете ей больно, потому что сжимаете ее так сильно, будто отрыгнуть сейчас самое важное дело на свете. Последнее, за что вы можете уцепиться. Прости, говорите вы ей, прости… И раскачиваетесь вместе с ней, уткнувшись в ее затылок.

Вы думаете о том, что завтра улетаете, что наконец получили стипендию, которую так давно ждали, что у вас есть жених, и он только что уснул за тысячи километров отсюда, что вы собирались вместе на garden-party[193] к Миллерам в следующие выходные, что вашему отцу скоро семьдесят три, а ваша мать, эта беззаботная птичка, никогда не могла позаботиться даже о себе, что… что вокруг никого… Но главное, и вы еще не можете себе этого представить, вы больше никогда не увидите Эллен…

Вы понимаете, что должны позвонить родителям, хотя бы потому, что кто-то же должен поехать туда. Ответить на вопросы, дождаться, чтобы расстегнули чехлы… подписать бумаги. Вы говорите себе, я не могу поехать туда. Dad, он… не справится с такой ситуацией, а что касается Maman… Вы смотрите на людей, уверенно шагающих по улице, и злитесь на них за их эгоизм. И куда это они все так спешат? И почему они ведут себя так, словно ничего не произошло? Из этого состояния вас выводит Алис, и первое, что она вас спрашивает: А мама уже вернулась?

Вы готовите вторую бутылочку, усаживаете ее перед телевизором, и благословляете Тити и Громине.[194] Вы смотрите телевизор вместе с ней. Появляется Самюэль, устраивается возле вас, говорит, полный отстой, Тити все время побеждает. Вы соглашаетесь. Полнейшая чепуха, даже… Вы готовы сидеть с ними у телевизора сколько угодно, но наступает момент, когда смотреть больше нечего… А ведь вчера вы обещали им, что отведете их в Люксембургский сад, значит, надо одеваться, да?

Это Самюэль показывает вам, куда выбросить мусор, как поднимается спинка коляски. Глядя, как он это делает, вы понимаете, что этому маленькому мальчику предстоит многому вас научить…

Вы идете по улице и ничего не узнаете, вам, правда, нужно позвонить родителям, но вы боитесь. Не за них, за себя. Пока вы молчите, они еще не умерли, полицейский еще может принести свои извинения.

Сегодня ведь воскресенье. А воскресенье не считается. В воскресенье никогда ничего не происходит. Этот день люди проводят в семейном кругу.

Кораблики в фонтане, вертушки, качели, кукольное представление – все сгодится. Какой-то высокий парень подсаживает Самюэля на ослика, и его улыбка – счастливая передышка. Вы не могли этого знать, но именно в тот момент зародилось его страстное увлечение, которое лет через десять приведет вас к бегу на упряжках в Мерьё-сюр-Ланс…

Она улыбнулась.

Шарль – нет.

– Потом вы их ведете поесть картошки «фри» в Quick на улице Суффло, и всю вторую половину дня они играют в местном детском уголке с разноцветными шариками.

Вы сидите там. Вы не притронулись к еде. Вы смотрите на них.

Двое ребятишек апрельским днем в Париже резвятся в детской комнате фаст-фуда, все прочее не имеет никакого значения.

На обратном пути Самюэль спрашивает вас, будут ли родители дома к их приходу, и вы малодушно отвечаете, что не знаете. Да нет, вы не малодушничаете, вы и правда не знаете. Детей у вас нет, и вы не знаете, должны ли вы сказать им всю правду сразу или готовить их постепенно, чтобы они мало-помалу свыкались с самым худшим. Сказать им для начала, что родители попали в аварию, усадить полдничать, потом сообщить, что они в больнице, искупать и добавить, что положение довольно серьезное и… Если бы вы считали себя вправе решать, вы бы сказали им все сразу, но увы. Вы вдруг жалеете, что вы не в Штатах, там бы вы сразу нашли номер helpline,[195] и какая-нибудь архиуверенная в себе психологиня на другом конце провода наверняка помогла бы вам. Вы в растерянности и долго рассматриваете витрину магазина игрушек на углу улицы Ренн, только чтобы выиграть время…

Как только вы открываете дверь квартиры, Самюэль бросается к мигающему автоответчику. Вы не замечаете этого, потому что возитесь с пальтишком Харриет, и сквозь щебетание Алис, которая прямо в коридоре решила распаковать свой игрушечный сервиз, узнаете голос капитана.

Он не приносит вам никаких извинений. Напротив, он явно раздражен. Он не понимает, почему вы не перезвонили, просит записать телефон комиссариата и больницы, где находятся тела. Прощается натянуто и еще раз выражает свои соболезнования.