Шарль отрицательно покачал головой.

– Он великолепен. Настоящий… Настоящий гений… По-моему, он заслужил себе уютное гнездышко в Пантеоне,[227] впрочем сомневаюсь, чтобы он пожелал туда отправиться… Ну, да ладно… Тогда мне было не до того, чтобы по скорлупкам отличать орех, съеденный белкой, от ореха, съеденного полевой мышью… Хотя… Все-таки, наверно, меня это немного занимало, иначе сегодня вечером нас бы здесь не было…

Белка раскалывает скорлупу надвое, а мышь прогрызает в ней красивую замысловатую дырочку. Если вам интересны детали, поищите на полочке над камином…

Ну а я, видать, стала добычей полевки… Вроде бы целая снаружи, а вот внутри – абсолютно пустая. Матка, сердце, будущее, доверие к людям, твердость духа, шкафы – везде пустота. Я курила, пила все больше и больше, до поздней ночи, ну а потом, поскольку Алис научилась читать, и я уже не могла «умереть преждевременно», я впала в депрессию…

Вы спрашивали, почему у меня столько животных, так вот, именно тогда я это поняла. Чтобы вставать утром, кормить кошек, выпускать собак, относить сено лошадям и сбивать с толку детей. Благодаря животным дом жил своей жизнью, и дети были при деле без моего участия…

В сезон любви животные размножались, а в остальное время думали только о еде. Вот здорово! Я больше не читала детям книги, едва касаясь губами, целовала их на ночь, но, закрывая двери их комнат, следила, чтобы у каждого в кровати лежала любимая кошка в качестве грелки…

Не знаю, сколько бы так могло продолжаться и до чего бы меня все это довело… Я больше не контролировала себя. Может, им было бы лучше в приемной семье? С «нормальными» папой и мамой? Может быть, бросить все это и уехать с ними в Штаты? Или без них…

А может… Даже с Эллен я больше не разговаривала и опускала голову, чтобы не встречаться с ней взглядом…

Как-то утром позвонила мама. Оказывается, мне исполнилось тридцать лет.

Что?

Уже?

Всего тридцать?

Чтобы отпраздновать это, я наклюкалась водки.

Я загубила свою жизнь. Три раза в день кормить детей и водить их в школу – только на это меня и хватало.

А если вы недовольны – обращайтесь в суд. Именно в таком состоянии я и познакомилась тогда с Анук, и она погладила меня по голове…

Шарль старательно разглядывал подставку для дров.

– А потом мне вдруг позвонили из отделения гинекологии, где я не так давно проходила обследование… Ничего не сказали по телефону, просили приехать. Я записала когда, в полной уверенности, что никуда не поеду. Проблема ведь решилась сама собой и вряд ли возникнет снова.

И все же я поехала… Просто, чтобы вырваться, отвлечься, к тому же Алис понадобились то ли краски, то ли что-то еще, чего здесь было не достать.

Врач принял меня. Прокомментировал мои снимки. Придатки и матка совершенно атрофированы. Усохшие, закупоренные, зачатие невозможно. Надо бы сделать более детальное обследование, но в моей медицинской карте он прочитал, что я подолгу бывала в Африке, и предполагал, что там я подхватила туберкулез.

Но… я не помню, чтобы я болела, – возразила я. Он был очень спокоен, наверное, из старших по званию, привык сообщать неприятные известия. Он долго мне что-то объяснял, но я не слушала. Эта такая форма туберкулеза, что я могла и не заметить и… не помню… Моя голова тоже атрофировалась…

Помню только, что когда оказалась на улице, я потрогала свой живот под свитером. Даже погладила его… Я была в полной растерянности.

Слава богу, время поджимало. Я должна была торопиться, чтобы успеть заглянуть в канцтовары и забрать детей из школы. Я купила Алис все… Все, о чем она только могла мечтать… краски, коробку акварели, пастель, угольные карандаши, бумагу, самые разные кисти, набор для китайской каллиграфии, бисер… Все.

Потом я зашла в магазин игрушек, чтобы побаловать и двух других… Полное безрассудство, я и так с трудом сводила концы с концами, ну да наплевать. Life was definitely a bitch.[228]

Я страшно опаздывала, чуть не попала в аварию и совершенно растрепанная подбежала к ограде школьного двора. Было уже темно, они ждали меня встревоженные, втроем сидя под навесом.

Кроме них во дворе уже никого не было…

Я увидела, как они подняли головы, их улыбки. Улыбки детей, только что осознавших, что нет, их не бросили. Я кинулась к ним и обняла их всех сразу. Смеялась, плакала, просила прощения, сказала им, что люблю их, что мы никогда не расстанемся, что мы сильнее всех на свете, что… Да, но собаки-то нас заждались, наверное?