И отступился. Отпустил ее руки, ее витые браслеты, сел и закрыл глаза.

Она дотронулась до него, стала гладить, уселась верхом, облизала его пальцы, веки, зашептала в ухо невнятные слова, резко дернула за подбородок в сторону, чтобы он вскрикнул, заставляя молчать, схватила его ладонь, плюнула в нее, засунула ее куда хотела, извивалась, двигалась взад-вперед, тянула его за собой, почти ломала его…

Да будь он проклят! Проклят такой, какой есть! Прокляты все его чувства. И проклята, проклята вся эта фальшь! – он оттолкнул ее.

Он не хотел.

А ведь он столько об этом мечтал. Дикие оргии, самые невероятные эротические фантазии, разорванная одежда, ее боль, ее наслаждение, ее стоны, их слюна, сперма и поцелуи… Все. Все что угодно, он представлял себе, только не это. Он слишком любил ее.

Хорошо, плохо, черт знает как, в любом случае – слишком.

– Не могу, – простонал он. – Не могу я так…

Она на какое-то мгновение растерялась, замерла, потом упала на него, лицом на грудь.

– Прости, – твердил он, – про…

Отстранившись, она в последний раз качнула бедрами, оправляя платье. Молча одела его, затянула ремень, разгладила рубашку, улыбнулась, увидев, сколько не хватает пуговиц, потом смягчилась, опустила руки, нежно прижалась к нему снова и позволила, наконец, себя обнять.

Прости. Прости. Единственное, что он мог сказать. Он даже не знал, к кому обращается, к ней или к самому себе… К ее прекрасной душе или к своему мужскому естеству.

Прости.

Он сжимал ее крепко, вдыхал ее запах, гладил волосы, наверстывал опоздание в двадцать лет и десять минут, потерянные только что. Слышал, как бьется ее сердце, сдерживал отчаяние, но снизу уже доносились аплодисменты, а он все искал… другие слова.

Другие слова.

– Прости.

– Нет… Это все я, – прошептала она еле слышно, – я… – осеклась. – Я думала, ты уже взрослый…

Его звали. Искали в саду. Шарль! Иди фотографироваться!

– Иди к ним. Оставь меня. Я спущусь чуть позже.

– Анук…

– Оставь меня, говорю.

Я взрослый, хотел он ей возразить, но последнюю свою реплику она произнесла таким тоном, что он не решился. Подчинился ей и отправился фотографироваться с сестрами и родителями, как послушный мальчик, каким он и был.

У Клер погас свет.

Потом она сделала аборт.

Алексис продолжал катиться по наклонной.

Но играл, говорят, как бог…

Шарль уехал. Сначала в Португалию, потом в США.

Отучился в Технологическом институте в Массачусетсе, покинул его с красивой медалью, приличным английским – достаточным для перевода любовных песен, и австралийской невестой.

По дороге домой с невестой расстался.

Переживал. Сильно. Работал на других. Получил, наконец, свой последний диплом. Вступил в Ассоциацию архитекторов. Открыл собственное агентство. По неясным причинам выиграл тендер, о котором не мог и мечтать. Чуть не надорвался тогда. Усвоил, наконец, на горьком опыте, что «ответственность независимого архитектора безгранична, и все, что он говорит, делает или пишет, должно быть документально подтверждено». С тех пор стал требовать расписки всякий раз, когда точил карандаш. Взял в компаньоны парня, намного талантливее себя, но менее предприимчивого. Всю славу, почести и интервью предоставил ему. Ушел в тень, вздохнул с облегчением, самую неблагодарную работу взвалил на себя, пробивая дорогу их начинаниям.

Вновь стал встречаться с Анук. Обедал с ней по-приятельски, вспоминали только о его детстве. По-прежнему находил ее очень красивой, но не давал ей повода об этом догадаться. Похоронил бабушку. Окончательно разругался с Алексисом. Именно в эти годы начал лысеть, и уже в таком, «высоколобом» виде приобрел некоторую известность. Плешь как знак качества, или «породу сразу видно», как сказали бы животноводы. В последний раз подержал ее руку. Не хватило духу понять, что она погибает. Отменил один обед, слишком много работы, потом другой, третий.

Отменил все.

Заполнял экспликации к планам, купил квартиру, пережил несколько романов, перестал ходить в джаз-клубы, которые нагоняли на него тоску, однажды среди «мелких» клиентов «без договора» ему попался мужчина, который дорожил своим мрамором и у которого была красивая жена.

Построил кукольный домик.

И переехал в него.

Заснул практически на полу, на продавленном раскладном диване, в стенах, где жил, когда все это происходило.

В общем-то, ничего особенного.