– А… музыка…

То есть девица легкого поведения, небольшая интрижка…

Юношеская прыщавость…

– А что я такого сказал? – снова забеспокоился он. – Опять глупость сморозил?

Шарль поставил бокал на стол, забыл, что над головой у него нависает короб рольставен, что ведерко для объедков подобрано в тон скатерти, да и хозяйка – в той же гамме:

– Конечно, глупость. И ты это прекрасно знаешь… Все эти годы, что мы были вместе, всякий раз, когда ты хоте сказать что-то важное, всякий раз ты брался за трубу… И если ее не было под рукой, ты импровизировал на чем попало, а когда поступил в Консерваторию, ты даже стал хорошо учиться, а когда ты играл на концертах, тебя слушали, затаив дыхание. Когда ты грустил, то играл что-нибудь веселое, а когда веселился, заставлял всех рыдать, и когда Анук пела, это был Бродвей, а моя мать пекла нам блины, и ты выдавал эту чертову «Аве Мария», а если Нуну начинал хандрить, ты…

Осекся…

– Все в прошлом, Баланда. Все это имперфект – действия несовершенного вида в прошедшем времени.

– Совершенно верно, – продолжал Шарль еще более глухо, – да… Ты прав. Лучше и не скажешь. Спасибо за урок грамматики…

– Эй… Подождите, пока мы с Лукой ляжем спать, тогда и демонстрируйте друг другу свои шрамы!

Шарль закурил.

Она тут же встала и принялась собирать тарелки.

– И что это за няня у вас была?

– Он никогда вам об этом не рассказывал? – вздрогнул Шарль.

– Нет, но он рассказывал мне много всего другого… И про блины, и про ваши, с позволенья сказать, шалости, вы уж простите меня, но я…

– Стоп, – сухо отрезал Алексис, хватит. – Шарль, – голос его смягчился, – ты не все знаешь… да и сам это прекрасно понимаешь. Не мне тебя учить, но теории, в которых не хватает исходных данных, не слишком убедительны.

– Конечно… Прости. Они замолчали.

Шарль смастерил себе пепельницу из кусочка фольги и добавил:

– Ну а как холодильники? Идут на ура?

– Дурак ты…

На этот раз Алексис улыбнулся от души, и Шарль с удовольствием ответил ему тем же.

Потом заговорили о другом. Алексис пожаловался на трещину в стене над лестницей, и архитектор пообещал ему посмотреть, в чем там дело.

Лука пришел их поцеловать:

– А как же птица?

– Все еще спит.

– А когда проснется?

Шарль развел руками: нет, он не мог этого знать.

– А ты? До завтра останешься?

– Ну конечно, останется, – уверил его отец. Давай… теперь спать, мама ждет.

– А придешь завтра в школу на мой спектакль?

– У тебя красивые дети.

– Да… А Марион? Ты ее видел?

– А как же, – прошептал Шарль.

Молчание.

– Алексис…

– Нет. Ничего не говори. Знаешь, то, что Корина так себя ведет, ты не сердись на нее… Ведь это она со мной тогда возилась… И все, что относится к моему прошлому, я думаю, пугает ее… Понимаешь?

– Да, – ответил Шарль, который на самом деле ничего не понимал.

– Если бы не она, я бы так и остался и…

– И что?

– Трудно объяснить, но я тогда почувствовал… чтобы вырваться из ада, я должен оставить там музыку. Своеобразная сделка…

– Ты больше совсем не играешь?

– Иногда… Фигню всякую… Вот, на завтрашнем спектакле аккомпанирую им на гитаре, но по-настоящему… нет.

– Не могу поверить…

– Понимаешь… Это выбивает меня из колеи, делает уязвимым… Не хочу больше никогда никаких ломок, а музыка для меня слишком сильный наркотик… Музыка, она засасывает…

– От отца слышно что-нибудь?

– Нет. А ты… Сам-то как?.. Дети есть?

– Нет.

– Женат? – Нет.

Молчание.

– А Клер?

– Клер тоже не замужем.

Корина принесла десерт.

– Все в порядке?

– Все прекрасно, – ответил Шарль, – ты уверен, что помешаю?

– Кончай…

– Я рано уеду… Можно принять душ?

– Ванная там.

– Не одолжишь майку?

– У меня есть кое-что получше…

Алексис вернулся со старой тенниской Lacoste.

– Помнишь?

– Нет.

– Это же у тебя я ее когда-то стащил.

И не только ее… подумал Шарль, говоря ему спасибо.

Хотел было, чтобы не отклеились пластыри, но потом плюнул и позволил себе расслабиться. Надолго.

Краем полотенца протер зеркало, чтобы взглянуть на себя.

Вытянул губы.

Решил, что немножко похож на ламу.

Весь израненный.

Так она сказала…

Высунулся из окна, чтобы закрыть ставни, увидел, что Алексис со стаканом в руке сидит один на ступеньках террасы. Натянул брюки и захватил сигареты.