— Господи!.. Конец света, что ли?!

Кирилл Осипович бессознательно поглаживал учебник, подравнивал его страницы, страдальчески щурясь от световой метели, испускаемой телевизором.

— Это же бессмыслица! Выходит, он изобрел эту машину еще в институте?! Когда был студентом?!

— Ну и чего? — спросила Марковна.

— Но это же… нелепость! У меня в голове не укладывается! Он изобрел и почему-то скрыл ее, спрятал! Что это значит?!

— А вы сами-то не путаете?

— Вот же, вот расчеты! Вся ее схема! Я думал, это новинка! А он давно все выдумал!

— Сам же выдумал. Не украл.

— Но получается бессмыслица! Зачем он прятал? И зачем строил вон те модели, первые? Которые хуже?!

— Значит, надобно было, — торопливо сказала Марковна и неестественно улыбнулась. — Фу, а я уж обмерла… Подумала — стряслось чего. Ну вас…

— Но притворялся-то он зачем? Он же притворялся, что это — новинка! Результат многолетней работы!..

— Господи, да, может, и не притворялся! Может, забыл, как и вы забываете! Сперва-то выдумал, а потом взял да и забыл совсем, а теперь опять выдумал!

Кирилл Осипович вздернул голову, как конь:

— Я могу забыть про библиотечную книгу! Но все, что касается работы, я забыть не могу! Даже если захочу! Существует понятие: профессиональная память. Левушка все пятнадцать лет помнил об этой машине! Во сне и то помнил! Но зачем-то притворялся и обманывал всех! Зачем, я спрашиваю?

— Вот придет к ужину и объяснит. Чего расстраиваться-то?

— Опомнитесь, Марковна, тут караул надо кричать! Если это правда… это же страшно.

Кирилл Осипович стоял и машинально отмахивался рукой, отгоняя надоедливые световые пятна. Потом он все-таки догадался об их природе — рывком выключил телевизор.

— Чего… страшного-то? — спросила Марковна.

В коридоре опять взвилась телефонная трель — истошная, непрерывная. И опять никто не двинулся с места.

— Есть только одно объяснение, — сказал Кирилл Осипович. — Других нету.

— Почему это?..

— Если бы он не скрывал, не притворялся, нашлись бы другие, я знаю… Мало ли что мешает работе… Я-то уж знаю. Но он притворялся! Даже передо мной! Перед отцом! И этому есть только одно объяснение… — Кирилл Осипович обернулся к Жеке. — Иди сюда, мальчик.

Жека поднялся с дивана. Ему неловко было при этом разговоре, он сидел затаясь. Он тоже не понимал всего случившегося до конца, но чувствовал, что надвигается скандал. А ему скандалы уже надоели. Лучше бы Кирилл Осипович не впутывал его. Никакой пользы от расспросов не будет.

Но Кирилл Осипович вдруг спросил совершенно о другом:

— Ты спортом занимаешься?

— Так, немного.

— Предположим, ты прыгаешь в высоту. Можешь прыгнуть на два метра, а рекорд — полтора.

— Рекорд выше, — неохотно сказал Жека.

— Наплевать! Ты можешь прыгнуть на два, а рекорд — полтора. Что ты сделаешь, мальчик?

— Ну, и прыгну.

— На сколько?

— На два.

— Зачем? — резко спросил Кирилл Осипович.

— Побью рекорд.

— Но если ты прыгнешь чуть выше полутора, тоже побьешь!

— Я же могу — на два.

— Но этого никто не знает! — сказал Кирилл Осипович. — И ты можешь это скрыть! Поднимай планку по сантиметру — и побьешь дюжину рекордов. Очень выгодно!

— Не надо мне этого, — сказал Жека, глядя в пол.

— Потому что — обман? Так ведь? Все правильно, мальчик. Вот вам ответ, Марковна. Он понятен даже школьнику.

— Не верю я этому, — с внезапной упрямой злостью сказала Марковна.

— Других объяснений нету.

— С какой стати Левушке обманывать?

— А вот здесь — самое-то страшное. Он придумал отличную машину. Но ведь потом надо придумывать следующую! Прыгать не на два метра, а выше! Это трудно! И он повернул назад и все эти годы поднимал планочку по сантиметру: так легче и выгодней.

— Я не верю, — сказала Марковна.

— Иначе нет смысла обманывать! Нет смысла!.. Вы подумайте — я поздравлял его с этой машиной, и он смотрел мне в глаза… Сейчас он приедет с испытаний и тоже будет смотреть в глаза, будто ничего не произошло… Разве это не страшно?