— У моего брата были проблемы с законом, — сказал Бейкер. — Никакой политики, просто преступление совершил. Угнал машину и проехал из нашего города до Геттисбурга, Миссисиппи. Ему дали два года условно. Теперь он мертв.

— Мертв? — голос как сухая шелуха, слабое подобие себя самого. Олсон присоединился к ним. Его изможденное лицо словно выдавалось на милю вперед.

— Сердечный приступ, — сказал Бейкер. — Он был всего на три года старше меня. Мама говорила — он ее несчастье, хотя он всего один раз вляпался. Я был гораздо хуже. Я три года ездил с ночными всадниками.

Гэррети взглянул на него. В усталом лице Бейкера читался стыд, но и достоинство в нем было — особенно хорошо заметное сейчас, в приглушенном ветвями солнечном свете.

— За такое Отряды забирают, но мне было плевать. Мне было всего двенадцать, когда я попал туда. В принципе, всего-то подростки, которые катаются по ночам. Были и старшие, поумнее нас. Они говорили — вперед!, и гладили по головке, но сами не ездили, и не попадались, конечно. Я бросил это дело после того, как мы сожгли крест на лужайке одного черного парня. До смерти перепугался. И стыдно было. На кой черт нужно жечь кресты передо домами чернокожих? Господи, да это же прошлый век, разве нет? — Бейкер покачал головой. — Это было неправильно.

Снова прозвучали выстрелы.

— Вот еще один, — сказал Скрамм. Он сильно гундосил, и вытирал нос тыльной стороной ладони.

— Тридцать четыре, — сказал Пирсон, достал монетку из одного кармана и положил в другой. — Я взял с собой девяносто девять монеток. Каждый раз, когда кто-нибудь покупает билет, я перекладываю монетку в другой карман. А когда...

— Это мерзко! — сказал Олсон, озлобленно глядя на Пирсона. — А где твои часы смерти? А где твои куклы вуду?

Пирсон ничего не ответил. Он в замешательстве уставился на невозделанное поле, мимо которого они как раз проходили. Наконец, он пробормотал:

— Я не собирался об этом говорить. Это просто на удачу, вот и все.

— Это грязно, — хрипло сказал Олсон. — Это подло. Это...

— Да хватит уже, — оборвал его Абрахам. — Хватит действовать мне на нервы.

Гэррети посмотрел на часы. Двадцать минут девятого. Еще сорок минут — и будет еда. Он подумал, как здорово было бы зайти в одну из этих маленьких придорожных кафешек, которые встречались им тут и там, уронить задницу на пухлый барный стул, поставить ноги на планку (одно это стало бы божественным облегчением) и заказать стейк с жареным луком, порцию картофеля-фри и здоровую чашку ванильного мороженого с клубничным сиропом на десерт. Или еще лучше — большую тарелку спагетти с тефтелями, хлеб, и чтобы сбоку еще горошек в масле плавал. И молоко. Целую бадью молока. К черту эти тюбики и фляги с дистиллированной водой. Молоко, твердая пища и место, где можно посидеть и покушать. Разве это не прекрасно?

Прямо впереди семья из пяти человек — мама, папа, дочка, сын и седовласая бабушка — расположившись под большим вязом, поглощали свой завтрак, который состоял из бутербродов и чего-то вроде горячего какао. Увидев Идущих, они радостно замахали руками.

— Уроды, — пробормотал Гэррети.

— Чего-чего? — переспросил МакФриз.

— Я говорю, что было бы круто присесть и поесть чего-нибудь. Посмотри на них. Стадо сраных свиней.

— На их месте ты бы делал то же самое, — сказал МакФриз. Он помахал в ответ и улыбнулся, приберегая самую широкую, самую яркую улыбку для старушки, которая жевала — или, вернее было бы сказать, перемалывала деснами — бутерброд с яйцом и салатом.

— Черта с два. Сидеть там и жрать, пока толпа умирающих с голоду...

— Ну, не преувеличивай.

— Ну ладно, голодных...

— Разум превыше материи, — продекламировал МакФриз. — Разум превыше материи, мою юный друг.

Декламация прозвучала как злая пародия на У.К. Филдса [28] .

— Да ну тебя к черту. Ты просто не хочешь этого признать. Эти люди, они же животные. Он хотят увидеть, как чьи-нибудь мозги размажут по асфальту, затем они и приходят. С не меньшим удовольствием они посмотрят, как убьют тебя.

— Не в этом смысл, — спокойно сказал МакФриз. — Разве не ты рассказывал, как в детстве ходил смотреть Долгую Прогулку?

— Да, но тогда я ничего об этом не знал!

— Ну, это конечно все оправдывает, да? — МакФриз издал короткий мерзкий смешок. — Разумеется, они животные. Ты думаешь, ты что-то новое открыл что ли? Иногда я просто поражаюсь твоей наивности. Французские лорды и леди посещали публичные казни, а вернувшись домой, тут же принимались трахаться. Древние римляне обжирались, глядя на гладиаторские бои. Это зрелище, Гэррети. Ничего нового.

Он снова рассмеялся. Гэррети зачарованно смотрел на него.

— Продолжай, — сказал кто-то. — Ты добежал до второй базы, МакФриз. Хочешь попробовать прорваться к третьей?

Гэррети даже оборачиваться не надо было. Конечно, это был Стеббинс. Тощий Будда Стеббинс. Ноги несли его сами по себе, но едва ли он чувствовал, как они распухли, словно наполненные гноем.

— Смерть любит хорошо покушать, — сказал МакФриз. — Помнишь Гриббла и тех двух девчонок? Им хотелось узнать, каково это — трахать мертвеца. «А теперь кое-что совершенно новое» [29] . Не знаю, много ли из этого вынес Гриббл, но они уж точно вынесли немало. И так же с каждым из них. Неважно, едят они, пьют или сидят на жопах. Ощущения полнее, вкус ярче оттого, что они смотрят на мертвецов.