Рабочие валили кипарис, смолистый аромат которого разливался по кладбищу. Дикие ветреницы цвели у подножия пирамиды, рядом с ней церцис [630] , еще безлистый, однако ствол и ветки уже прогрелись. Источник, дарящий хорошую воду; золотые рыбки плавали в водоеме, где сторож охлаждал свое вино.

Закончил на террасе вычитку «Цейлона» и вложил в конверт для Вильяма Матесона. Затем позавтракал: краюшка хлеба, кусочек пармезана, стаканчик кьянти, что образует гармоничное трезвучие.

Во второй половине дня с Элен и Мишелем в кафе «Греко», затем в садах виллы Боргезе и Санта-Мария дель Пополо. Здесь мы долго стояли перед двумя работами Караваджо — «Распятием Петра» и «Павлом на дороге в Дамаск»; удивительно разделение света и тени, почти без перехода. Мишель посетил почти все церкви и коллекции, в которых находятся полотна этого его любимого художника.

Уже некоторым современникам воспринимать художника мешало «яркое» и «темное». Как часто случается, здесь тоже имело бы смысл бросить взгляд на биографию. Караваджо начинал свое поприще в качестве подмастерья одного эксцентричного художника; страстный характер впутал его в череду распрей, из-за убийства ему пришлось бежать, и умер он от удара ножом. Это напоминает Челлини, вообще жизнеописания эпохи Ренессанса, и для искусства не вредно, скорее наоборот. Свеча in memoriam.

В этой церкви наталкиваешься на мраморные черепа, как в Musee de l'homme [631] на костяные. Мы увидели также слона из черного мрамора, у которого отсутствовал хобот. А у меня при этом вылетело из головы слово, означающее хобот; Мишель пришел на выручку моей памяти, одновременно подарив мне строки для запоминания:

Первая встреча с собором Святого Петра, потом обход вокруг замка Святого Ангела. Самым красивым в любом городе являются свет и небо; люди врезают силуэты своими постройками.

О температуре: зимний жасмин в полном цветении, глицинии еще не раскрылись, с фиолетовым налетом.

У парикмахера, Болонская площадь, кому надо постричься. Мастер двигал ножницами не только во время работы, но и в паузах, когда любовался содеянным. Такие черты веселят, поскольку выводят за пределы простого дела. Достигается танцевальная элегантность; Фигаро выступал не только цирюльником, но и характерной фигурой.

Вечером у австрийского посла, барона Лёвенталя. Разговор о реликвиях и их ценности. Один ученый аристократ как-то доказал, что ясли, выставленные в Санта-Мария Маджоре, не могут быть теми, в которых лежал младенец Иисус. Однажды его заметили как раз перед ними, он был погружен в молитву. Призванный объяснить такое поведение, он ответил: «Но ведь когда-то ясли существовали, и они были настоящими!»

Посещение Santo Bambino d'Aracoeli [633] . Банин попросила меня поставить там за нее свечу. Из всей фигуры осталось видно только личико; она была покрыта золотыми украшениями и драгоценными камнями.

Согласно путеводителю деревянная скульптура была «будто бы» вырезана из оливы из Гефсиманского сада. К этому здесь относишься с тем большим скепсисом, что такую древесину можно приобрести еще и сегодня. Вокруг младенца высятся горы писем, написанные ему детьми со всего света. У него есть собственный секретарь. Одно из писем дошло лишь с адресом: «Аl Bambino/Paradiso» [634] .

Значителен уровень посещаемости, отличающий этого младенца Христа от всех других; правда, место, где он размещается, не случайно. Античное наследие, которое сохранилось от низвержения богов вплоть до всемирного потопа материализма, но никакого голубя, предвещающего новую твердь.

Вниз мы спустились по боковой тропке, сопровождающей лестницу; она ведет мимо клетки волчицы. Мощные глицинии вились по ней и над ней. Здесь их пощадил мороз. В пределах влияния Капитолия я не в состоянии избежать дрожи, пронизавшей де Квинси, когда в опиумной грезе ему явился Consul Romanus. Любому историку знакома такая мучительная тревога.

При этом мне приходит в голову, что здесь я встречаю более или менее молодых людей, которым город, очевидно, противен, во всяком случае то, что касается его исторической субстанции. То же отвращение вызывает природа; это, должно быть, имеет общее основание. Они знают меньше деревьев, чем марок автомобилей. Следует остерегаться сообщать им, что кое-что знаешь о Тиберии или находишь красивыми лилии. Это уже подозрительно. Зато сильно выражена воля и, разумеется, не столько в виде расположения, сколько в виде нерасположения. Это опять же объясняет пристрастие к уродливому. И нельзя спросить: «Чем вы обосновываете свою критику?» Это отпадает при первом же разговоре. Тут же усиливается впечатление, что «Старший брат» будет недоволен. При этом я не могу не вспомнить о круге художников, с которыми пировал здесь Людвиг I [635] .

Вечером с Мишелем, Элен и Синьорелли, четой молодых журналистов, в «Bolognese» на piazza del Popolo. А до этого еще раз у Караваджо. При этом мне пришло в голову, что фамилия давно вошла в поговорку для обозначения гетерогенных характеров.

В разговоре мне ясно увиделся высокий уровень специализации, без которого сегодня невозможна ни одна политическая передовица. Оценке конфликта в Конго должно предшествовать изучение, похожее на изучение сложного механизма.

Напротив, удивительным представляется эмоциональное упрощение, с каким даже умные европейцы выпрямляют для себя войну во Вьетнаме. Опять возникает сорт ироничных clercs [636] , которые скрывают свое знание — не говоря уж о тех, кто извлекает из этого выгоду.