Подобрав юбку, Лена вылетела из сарая с воплем, переходящим в визг:

– Стойте!

Люди разом повернулись к ней. Натянувшиеся было веревки ослабли.

– Будь радостна, Светлая, – робко пожелал ей один из мужиков, на вид – типичный колхозник-пропойца из пригородного села. – Мы тут… это… конокрадов поймали… Ты уж прости. Мы их щас сведем подальше, чтоб ты не видала.

– Я вам сведу! – рявкнула Лена. – Самосуд еще устраивать! Меня рядом повесите, что ли?

Мужики испугались и принялись делать всякие бессмысленные жесты. Ну да, дома крестятся или через левое плечо плюют, а тут иначе оберегаются.

– Что ты, Светлая, дык как же….

И мужики всем скопом грянулись на колени, в том числе и те, что держали перекинутые через ветку веревки, ладно хоть выпустили.

– А что же? Убили они кого? Дома спалили? Да, свели двух кляч, признаю. Уж простите, люди добрые, ноги очень разболелись, издалека иду.

– Дык, Светлая! Тебе – завсегда! Дык они ж не сказали! Свели и все! Одежа, опять же, пропала…

– Круг сыра не забыл? И хлеба полкаравая? – Лена сдернула с руки простенькое серебряное колечко, почему-то не исчезнувшее вместе с польским платьем и шуршащим пакетом, и швырнула его мужикам. – Ничего больше у меня нет.

Те чуть ниц не пали.

– Да прости ты нас, Светлая! Не знали мы! Не гневайся! – заорали они хорошо отрепетированным хором. – Все забирай, только прости нас!

– Ну-ка развяжите их! – скомандовала Лена, и пропойца, спотыкаясь, рванулся под березу, торопливо стянул петли, резанул веревки на руках, вернулся и с разбегу ткнулся лбом у самых Лениных ног.

– Да прости ты их, Светлая, – лениво посоветовал Маркус. – Пусть жадничают и дальше. Пусть кляч своих забирают, рубахи вшивые… вот хлеб с сыром вернуть можно только в переработанном виде, там, за кустами. Тоже могут забрать.

– Забирайте! – приказала Лена, отдергивая ногу, которую мужичок вознамерился облобызать. – И сами убирайтесь. Чтоб я еще раз сюда зашла… Никогда!

Тогда они завыли. Громко и невнятно на тему «не губи, барыня». Маркус издал странный звук: давил смех, но не очень удачно. Мужички услышали и завопили еще громче, видно, решив, что Проводник страдает, а Светлая по этой причине немедленно потемнеет и нашлет на деревню огонь, град и королевских мытарей. Шут зажал рот рукой, потому его смешок услышан не был. Лена подумала, не упереть ли кулаки в бедра, но не стала, показалось уже перебором. Почему для них такая трагедия – обещание больше не приходить? Вот уж странно. По словам Маркуса, Странницы ни во что не вмешиваются, только ходят и смотрят. Даже иногда разговаривают. Ну понятно, что раз Светлая, то и накормят, и напоят и ночевать под открытым небом не заставят и все такое прочее. А что ж случится, если просто не придет? Причем данная конкретная новоявленная Странница? Другие зайдут. Когда-нибудь.

И вот что еще интересно: деревушка захудалая (опять же по мнению Маркуса), однако Светлую в момент узнали и рубахи от отчаяния рвут, что обидели ненароком. Значит, часто ходят? А если часто, то почему шут не встречал в своих книгах никаких материалов по данному подвиду гомо сапиенс? то есть, конечно, фемина, а не гомо. Или сказочный персонаж вроде доброй феи? Как себя вести-то? Как выпутаться из совершенно дурацкой ситуации? Этим двоим смешно, будто не их только что вешать за конокрадство собирались, а Лене что делать?

Выручил Маркус.

– Прости их, Светлая. Что взять с мужичья? Да и не со зла они, не знали, что для тебя я лошадь свел.

– Не со зла! – взвыл хор имени Пятницкого… Нет, скоре краснознаменный имени Александрова. – Не ведали! По дурости!

– Значит, – вкрадчиво спросила Лена, и вопли немедля стихли. Теперь ей внимали, стоя на коленях и глядя снизу вверх, словно на икону. – Значит, если лошадь украли не для меня, вешать – можно? А если для меня – то уже и нельзя?

Нестриженые и нечесаные головы синхронно замотались слева направо.

– Вешать за кражу – нормально? – уточнила Лена. – Разве можно казнить за это?

Мужики опешили. Дескать, а как же. Лена покачала головой и не стала убеждать их в том, что если уж казнить, то за более страшные преступления. Кто знает, может, лошадь тут дороже человеческой жизни. Средневековье. Моральный кодекс строителя коммунизма, равно как и десять заповедей свято не соблюдаются. Да и есть ли они, эти заповеди в мире меча и магии? В реальном, а не компьютерном или книжном варианте…

– Хорошо. Можете забрать… – Вопль стал совсем уж отчаянным. – Хорошо, я оставлю ваших лошадей. Благодарю вас за них. – Маркус делал непонятные знаки, и Лена на всякий случай добавила: – Я вас прощаю. Верю, что не со зла. Возвращайтесь к своим делам, и будь благословенна ваша земля.

Мужики пали ниц. В самом прямом смысле. Маркус показал ей большой палец – надо же, жесты совпадают, потому что вид у него был чрезвычайно довольный. Не без труда избавившись от почитателей, Лена наорала на мужчин, и орала, пока Маркус не взял ее в охапку и не тряхнул пару раз.