Шрифт:
– Ро-о-та-а! – Лиходеев вскочил на ноги и заорал во всю глотку: – А-аррружи-я-а-а к осмотру-у-у!!!
Ближе к вечеру я стал свидетелем самого настоящего воздушного боя. С севера над нашим расположением появился аэроплан и, еле слышно стрекоча мотором, стал описывать растянутые круги.
– Эвона! Германец прилетел, – задрав голову и придерживая фуражку рукой, изрек Лиходеев, сидевший вместе со мной на бревнышке у моей палатки. Мы проверяли результаты бурной хозяйственной деятельности Фили Копейкина.
– Бомбить будет?
– Не! Это, вашбродь, разведчик. Покружит, поглядит да и улетит восвояси.
– Ну-ну…
Неожиданно сверху со стороны солнца на немца спикировала размытая тень. Затрещали пулеметы. Германский аэроплан начал крутить виражи со снижением, уворачиваясь от атак русского истребителя. При этом немец уходил в сторону линии фронта – отрывался.
Не помогло.
Через пару минут наш летчик подловил противника и начал палить по нему практически в упор. От германского разведчика отлетели какие-то куски, потом одно крыло надломилось, и он, беспорядочно вращаясь, рухнул вниз.
Из-за деревьев мы не могли видеть, куда он упал.
Русский самолет снизился и прошел над нашими головами, покачивая крыльями с нарисованными на них красно-сине-белыми кругами. Хвост истребителя черного цвета был украшен черепом и костями.
Пилот помахал рукой, приветствуя наших солдат, которые азартно орали, свистели и подбрасывали вверх фуражки.
– Молодец. Чисто он его уделал, – невольно восхитился я искусством пилота. – Но вернемся к нашим баранам.
– Чего? – недоуменно пробасил до этого молча стоящий передо мной каптенармус.
– Не «чего», а «так точно, ваше благородие»! – передразнил я его. – Ладно, унтер-офицер Копейкин, иди! Пока у тебя с учетом все в порядке. На кухню и на выдачу казенного припаса ни у кого жалоб тоже нет.
– И смотри у меня, Филька! Будешь шельмовать – в первом ряду на германские пулеметы выйдешь! – Сказал свое веское слово Лиходеев, поднеся к вытянувшейся физиономии «артельщика» внушительного размера кулачище.
4
Рано утром прискакал вестовой из штаба полка.
Сие заурядное на первый взгляд событие я наблюдал лично в процессе умывания. Не знаю, что тут за водоем поблизости, но вода настолько холодная, что даже Савка, помогающий мне в оной гигиенической процедуре, не может смотреть на все это без содрогания. Каждое утро умываюсь до пояса, а потом растираюсь полотенцем до красноты. Зато бодрит!
Слава богу, роса по утрам прибивает пыль к земле, иначе мне пришлось бы мыться заново. Всадник пронесся мимо нас и погнал коня дальше между рядами палаток по направлению к штабу батальона.
– Тьфу, оглашенный! – буркнул Савка, подавая мне чистую рубаху.
– Интересно… Что ж это такое случилось, если вестового сюда погнали? – вслух поразмыслил я. – Могли ведь и по телефону позвонить.
– Не могу знать, вашбродь.
– А знать, Савва, и не надо. Надо догадываться!
Гадал-гадал, да не догадался – приказ командира батальона, полученный получасом позже, приводил в еще большее недоумение.
– Господа офицеры! Получено указание из штаба полка. Всем офицерам, а также ротным, взводным и отделенным унтер-офицерам прибыть на поле для занятий, предварительно заготовив мишени. Всем остальным расположения батальона не покидать! – Капитан Берг сложил полученный из штаба полка пакет и положил его на походный столик. Делегаты от каждой роты прибывают по расписанию. Для нашего батальона оно таково: девятая и десятая рота – в тринадцать часов; одиннадцатая и двенадцатая рота – в четырнадцать часов. – Приказ ясен?
– Так точно! – хором отозвалось батальонное офицерство.
– Меня вызывают в штаб. За меня остается штабс-капитан Ильин. Дмитрий Владимирович, проследите за надлежащим исполнением приказа.
– Слушаюсь! – козырнул командир 9-й роты. – А что вообще происходит, Иван Карлович?
– Не знаю и даже не догадываюсь, господа!
Во как!!!
– Черт возьми! Да что же, в конце-то концов, происходит? – страдал командир «последней» 12-й роты поручик Павлов. – Приказы какие-то бессмысленные.
– Они не бессмысленные. Просто мы этого самого смысла в них не видим, – флегматично отозвался Казимирский, раскуривая очередную папиросу. – Пока не видим…
Хм… Надо же! А он у меня – философ, оказывается. Вот так и открываются в человеке, которого ты уже оценил, взвесил и наклеил ярлычок, новые стороны характера.
Офицеры батальона скопом торчали у штабной палатки, оживленно обсуждая полученные указания. Версий было множество, пустого трепа – и того больше. «Мозговой штурм» начался спустя минуту после отбытия комбата в штаб полка и продолжался с небольшими паузами уже полчаса.