Шрифт:
Три раза хлопнув по гитаре ладонью, я заиграл ритм. Потом вступил Генрих, и следом повела основную тему сладкоголосая гармошка нашего хорунжего…
Идея, возникшая в моей бедовой голове, была навеяна двумя случайно проскочившими в ней словами «Сан-Ремо» и «гармоника». Эту грустную и забавную песенку я знал еще с девятого класса, когда для школьного спектакля мы учили ее в оригинале, подражая пантомиме Вячеслава Полунина…
И вот впервые с тех пор я запел, тщательно выговаривая слова на итальянском:
Blue canary di ramo in ramo, Gorgheggi al vento il tuo richiamo. Blue canary attendi invano Che torni al nido chi ando lontano [129] .10
Как-то незаметно втянувшись в неспешное течение госпитальной жизни, я с удивлением отметил, что мне здесь даже нравится.
Полноценный сон, трехразовое питание, прекрасный уход и забота со стороны младшего персонала – по сравнению с Варшавой просто небо и земля. Еще тут замечательные врачи: Евангелический госпиталь всегда славился своими специалистами.
129
«Голубая, или печальная, канарейка» («Blue Сanary») (англ.) – популярная американская песня Винсента Фьорино, написана им в 1953 г. для известной голливудской актрисы и певицы Дины Шор.
Масса свободного времени, которое я трачу на чтение и игру на гитаре, размышления и разговоры с Генрихом.
Вечерние посиделки с песнями и байками, от которых я не в восторге, на фоне всего этого кажутся мелким недоразумением.
Два дня в неделю меня навещают родственники: каждую среду приезжают мама с Федечкой, а по субботам к ним присоединяется отец. Они привозят еду и книги, а главное – отвлекают меня от скуки и монотонности, присущей всем медицинским учреждениям.
Намедни даже прислали портного, дабы я смог выправить новое обмундирование. Не везет мне, однако, на военную форму: один комплект был практически разодран в клочья в момент моего попадания в тело Саши фон Аша, теперь вот второй пришел в негодность.
Суета сует…
А вообще жду не дождусь момента, когда мне наконец-то разрешат покинуть эти гостеприимные стены. Ведь до сих пор я знакомлюсь с окружающим миром как-то фрагментарно. Фронт, госпиталь, поезд, вновь госпиталь… Моя свобода передвижений, так или иначе, все время ограниченна.
Прогулки по парку в Варшаве или в скверике здесь не в счет…
Хочется идти без цели и раздумий куда глаза глядят, чтобы наконец ощутить: каков он, этот «чужой» 1917 год!
Двадцатое число – священный день…
День выдачи жалованья!
Сегодня утром нашу палату посетил один замечательный во всех отношениях человек: высокий подтянутый поручик с небольшим саквояжем в руках.
– Стра-афстфуйте-э, го-оспода-а! – с характерным акцентом заговорил вновь прибывший. – По-осфольте предстафитца-а: атъюта-ант сапасно-офа батальо-она Ма-асковскофа восьми-фа кренате-орскафа по-олка пору-учик Юванен. Исполняя-аю такше казначейски-ие опясанно-ости!
– Очень приятно. Подпоручик Литус.
– Прапорщик фон Аш.
– Казенна-ая пала-ата, соблюта-ая фсе формално-ости, ны-ыне перечисля-ает фа-аше шалофани-ие ф батальо-он. Ф мои ше опясанно-ости фхо-отит фытатча де-энешного дофолстфи-ия, ка-аштого тфатца-атого тчисла-а ка-аштого ме-эсятца. – Офицер положил фуражку на стол и раскрыл саквояж. – От фас потребуетца-а ра-асписатца ф тре-ех эксемпля-арах фе-этомости.
– Спасибо, мы знакомы с процедурой, – поторопил долгожданный момент Генрих.
– Токта-а при-иступим…
Выдав причитающиеся мне за июнь – июль сто двенадцать рублей и рассчитавшись с Литусом, поручик собрал бумаги и степенно удалился, пожелав скорейшего выздоровления.
Какой сервис, однако!
Позже от других офицеров, лежавших в госпитале, я узнал об их мытарствах, связанных с получением жалованья, и только тогда осознал, как же нам повезло.
Раненому офицеру следовало лично доставить бумагу, полученную от эвакуационной комиссии, в офицерское собрание Московского гарнизона. Там, выстояв очередь и сдав бумагу, надо написать прошение, с которым следует через полгорода тащиться в Казенную палату. И наконец после стояния в длиннющей очереди, вымотавшись и морально и физически, вы получите свои кровные.
Мрак…
Издевательство, да и только! Ведь многие раненые могут передвигаться только на костылях, лежачим, которые не могут явиться в собрание лично, жалованье не платят вовсе – они полностью находятся на попечении госпиталя.
Если бюрократия ставит в такие условия офицеров, то каково же отношение к нижним чинам?
11
День спустя мой послеобеденный сон был прерван шумом и топотом за дверью.
– Вы к кому? – раздался голос нашей «милосердной» Мэри.