— Спокойно! — Майк звонко шлепает ее по заднице.

— О-ля-ля, — стонет она. — У меня такое чувство, будто по мне каток проехал.

— У меня тоже, — парирует Майк. — Так что заткни пасть.

Он продолжает.

— Вы отдаете себе отчет, сколько людей придется уничтожить, Роки? Это ужасно.

— Но если они уроды, — говорю я. — Зато как прекрасно будет потом.

— Но они нужны, уроды, — отвечает он. — Боже мой, что же мы будем без них делать? Вы не отдаете себе отчета, еще раз вам говорю. Кто будет ходить в кино, если все будут прекрасны, как Аполлон?

— Ну так будем смотреть на уродов, — говорю я. — Оставим несколько десятков — этого вполне достаточно.

— Вы понимаете, что в таком случае нужно будет стать уродом, чтобы иметь успех у женщин, — продолжает Майк отчаянным голосом. — Кривобокие будут торжествовать, а нам до конца дней придется развлекаться в одиночку. Прекрасно, а? Вы ведь именно так сказали?

— Да, — соглашаюсь я. — Это чертовски убедительный аргумент, тем более что он ad hominem. Очевидно, что при теперешнем положении мы имеем успех у женщин. Ну и что нам с этого? Мы остаемся девственниками до двадцати лет и больше…

— Получается, что из-за таких мудаков, как мы, общество должно погибнуть, даже если оно состоит из еще больших мудаков.

— Замечательная профессия — сыщик, — говорю я, потягиваясь Должно быть, уже часов шесть утра, и я ощущаю зверский голод. — А что, Шутц действительно сделал то, о чем вы говорили? Эта история с Поттаром и Капланом? Чего же он добивается?

— Он хочет стать президентом Соединенных Штатов, — говорит Майк.

— Но ведь каждый американский гражданин может стать президентом, — удивляюсь я. — В книгах так написано. Так почему бы и не он? По крайней мере, нашими сенаторами будут красивые парни.

— Вы, — возмущается Майк, — занимаете позицию наших врагов. Припомните-ка таблички «Дефект внешности» и веселенькие истории на улицах Лос-Анджелеса, девиц, которых он похитил…

— Ну и черт с ними, — говорю я. — Банда гнусных извращенок. Если все они такие, как Мэри Джексон — собрать их да преподнести ему в подарок.

— А операции… Вы не забыли об операциях, Рок?

— Но ведь он утверждает, что это его секретари воспользовались ситуацией, разве нет? Это ведь братья Петросян, не так ли?

— Это недопустимо, — говорит Майк. — Нельзя позволить кому бы то ни было повелевать человеческой природой таким вот образом.

— А вы предпочитаете, чтобы этим занималась банда развращенных политиканов? — говорю я. — Да, действительно, они хотят уничтожить всех уродов.

Но ведь мы-то с вами все же принадлежим к другой категории. Так в чем же дело?

— Я не согласен с вашим доводом, — продолжаю я. — Во-первых, мы не такие уж мудаки, а всего лишь целомудренные парни, что весьма похвально. А что касается остальных, то я предпочитаю набить им морду.

— Я тоже, — кивает Майк. — Только если я скажу об этом Энди Сигмену, он будет часами орать на меня и доказывать, что я свихнулся Поэтому я останусь верен клятве тайного агента Уберемся отсюда, отчитаемся и предоставим Энди во всем разобраться.

— Согласен, — говорю я. — Сматываемся. Но как?

— Откроем дверь, — предлагает Майк, — и удерем.

— И встретим папашу Шутца, который побежит за нами с автоматом Нет, так не пойдет.

— Почему же нет? — говорит Майк. — Все это ерунда. Он наверняка работает у себя в кабинете.

— Ну тогда пошли.

Мы разом встаем. Мэри остается лежать. Она облегченно вздыхает и засыпает. Ей не мешало бы хорошенько вымыться и причесаться.

Майк идет к двери и выглядывает в коридор.

— Никого, — говорит он. — Можно двигать.

Он выходит, я следом. Мы делаем несколько шагов. Кругом тишина и покой. Где же лестница?

— Это здесь, — уверенно говорит Майк.

Если бы с нами был его пес, все пошло бы как по маслу. Это место нагоняет на меня тоску. Вот и лестница. Очень просто. Но наверху все заперто.

Проще и быть не может.

Мы пробуем открыть дверь. С четвертого раза она поддается. Мы стараемся шуметь как можно меньше, но сил у нас остается маловато. К тому же это очень утомительно — не создавать шума.

За первой дверью, естественно, следует вторая…

— Осточертело, — говорю я. Я кричу. Я хочу кричать. Вопить. Орать во все горло. — Уауауауа!..

Я издаю пронзительный вопль, который и самому Тарзану не снился, и от этого чувствую себя намного лучше. Большой зал, в котором мы находимся, зловеще усиливает звук.