— Какой ребенок? Вы с ума сошли? Я, между прочим, замужем.

Платонова исподлобья глянула на меня:

— Можете ли вы сейчас, сию минуту, поклясться чем-то очень дорогим вам, в том, что любите мужа? По-настоящему любите?

Я разозлилась:

— Вас это совершенно не касается. И я не очень поняла, зачем вы добивались нашей встречи?

Она погасила сигарету и внимательно посмотрела на меня:

— Я разве не сказала? Это Кирилл просил меня встретиться с вами. Нет, нет, он не просил меня уговаривать вас, он хочет, чтобы решение, которое вы примете, было осознанным. Он попросил меня рассказать вам о том, что он может быть не только мужем, но и другом. И, если поверите на слово, он — великолепный любовник, вы в этом сможете и сами убедиться.

Я поднялась.

— Нет, вы точно все сошли с ума! Во-первых, он, потому что просил вас прийти, а во-вторых — вы, потому что согласились! Я-то пришла сюда только, чтобы убедить вас в том, что между мной и вашим мужем ничего нет, что все это — плод его воображения. Простите, но мой перерыв заканчивается, мне нужно уходить. — Я оглянулась, и добавила: — Мне очень жаль вас. Он обманывает вас, поверьте, он играет вашими чувствами, и он — совсем не тот человек, за которого себя выдает.

Она спокойно посмотрела на меня и пожала плечами:

— Зачем бы ему это было нужно?

— Вот и я хотела бы знать, зачем?

В шесть часов вечера Женьке на сотовый позвонил ее министр, и она умчалась. Эдик тоже сегодня торопился, так что я в лаборатории осталась одна.

Ужасно хотелось посмотреть, ушел ли Михайлов, но, после утренней сцены с моим участием вряд ли это было благоразумно.

Я сварила кофе, пару раз безуспешно набрала номер Демидова, выслушав сообщение механического голоса, и с чистой совестью уселась за расчеты.

Неожиданно дверь открылась, и заглянула Анна Петровна. Она обычно старалась не задерживаться, поэтому я удивилась.

— Лиза, я хотела бы поговорить с тобой.

Я покраснела:

— Анна Петровна, понимаю, что должна извиниться за то, что вы с Игорем Степановичем стали свидетелями этой нелепой сцены.

— Нет, Лиза, я не по этому поводу. Я сегодня поняла, что ты еще очень молода, и, если я могу удержать тебя от ошибки, я должна это сделать. Ты знаешь, что мне не очень нравится твой муж, и, поверь, это не только потому, что он сбежал от нас. Но Платонов Кирилл Сергеевич — это не тот человек, ради которого стоит ломать свою жизнь.

Она присела напротив меня, и тихо продолжила:

— Давай так, я расскажу тебе то, о чем должна, а ты уж сама все обдумай и прими решение. Только у меня одно условие: ни одному человеку ты не расскажешь то, что услышала от меня. Понимаешь, многие участники событий, о которых я тебе расскажу — достойные люди, многих уже и нет с нами, царство им небесное… И я никогда не решилась бы… Я давно работаю в институте, много лет знаю их всех: Игоря Михайлова, Кирилла Платонова, Мунира Торшхоева — замечательный был выпуск, все они учились у Анатолия Карловича, и всех он привел в институт. Здесь же все и защищались. И Нину хорошо помню, такая красавица была. Она к нам тоже после института пришла. Сама она откуда-то из Перми, ни родных, ни близких у нее нет.

— Ну, насколько я знаю, у нее есть сын.

— Ты что, виделась с ней?

— Она сегодня предложила мне встретиться в кафе в обеденный перерыв.

— И о чем же вы говорили?

Я замялась.

Анна Петровна подняла на меня глаза и задумчиво сказала:

— Впрочем, попробую угадать. Она уговаривала тебя сойтись с Платоновым и родить ему ребенка. Так?

Я потрясенно посмотрела на нее.

— Я ведь уже говорила тебе, что много лет работаю здесь. Когда-то, до Анатолия Карловича, у нас директорствовал профессор Турчинский Глеб Алексеевич. Он был немолод, давно и прочно женат, но Нина была так победно хороша, что профессор не устоял. Впрочем, это не был банальный адюльтер, он действительно полюбил ее. Там еще была своя семейная драма: старшая дочь Глеба Алексеевича — инвалид детства, жена ухаживала за ней. В общем, оставить семью ради Нины профессор не мог. Нина забеременела, и Платонов сделал ей предложение.

— Она примерно это мне и рассказала, — вздохнув, призналась я. — Мне кажется, она чувствует свою вину в том, что собственных детей у Платонова нет. И пытается таким вот образом отблагодарить его.

Анна Петровна искоса глянула на меня:

— Никакого особого благородства от него, положим, не требовалось. Нина всегда была красавицей, и Платонов, женившись на ней, ничуть не прогадал. Вдобавок ко всему он понимал, что Нина всегда будет чувствовать свою вину перед ним, и он сможет и в браке сохранить практически полную свободу. Она ведь никогда не посмеет упрекнуть его за какую-то интрижку на стороне! Насколько я знаю, он всегда широко пользовался своей свободой. Правда, никогда не затевал таких активных военных действий против дамы сердца. Это ведь он скупил цветочный магазин на днях?

Я виновато кивнула.

— Вот, вот. Это-то и показалось мне странным. Не слишком похоже на его обычные похождения. И я подумала, что ты можешь не выдержать такую осаду, поэтому и решилась поговорить с тобой. Я ведь когда-то работала секретарем у Турчинского. Как-то я задержалась позже обычного, и слышала их с Платоновым разговор очень хорошо. Кирилл обязался жениться на Нине, дать ее ребенку свое имя и воспитать его, а Турчинский обещал ему вакантное на тот момент место заместителя по науке, обещал даже содействие в поисках работы за границей, в приличной стране. Он сдержал слово: Платоновы больше десяти лет прожили за границей. Нина всю жизнь любила его, потому что, когда Турчинский умер, она прямо на гроб бросалась, даже потеряла сознание. И все это на глазах у вдовы! Турчинский умер скоропостижно, так что Нине и сыну ничего не досталось. Вдова с дочерью уехала в Израиль, а Платоновы года через два вернулись в Россию.