«Зачем, мама, ты здесь?» — спросил Отау, любуясь прекрасной черноглазой женщиной, юной и легконогой, которая когда-то бегала вместе с ним наперегонки и рассказывала таинственные истории на ночь.

«Улах снова прислал меня узнать. Я должна буду говорить. Обмани меня, Отау!»

Отау погрустнел:

«Я не могу обманывать»…

Это его, второго сына Говорящей, брат-шаман ударил в спину отравленным ножом. Забыть вероломства Отау все еще не мог, потому и оставался в Междумирье. Да и заговоренное вулканическое стекло лезвия ножа сделали его пленником, обязанным отвечать. Обо всем позаботился Улах, все рассчитал…

Вокруг выросла сельва, будто десятилетия уложились в пару мгновений, и даже гнездо на одном старом дереве то появлялось, то исчезало, а из него стаями вылетал молодняк черных птиц.

Мимо Отау и его матери мелькали годы, пока все не остановилось. Среди ночи в долине забегали люди. Одни были иноземцами, другие — Плавунами. Кричали разбуженные выстрелами звери и птицы. За перестрелкой наблюдали трое белых. Они прятались за насыпью камней на берегу реки и не вмешивались до тех пор, пока им не стало понятно, что победа вот-вот останется за белокожими соотечественниками. И тогда их главный исподтишка выстрелил в светловолосого ученого, и тот упал, а потом из непроходимых зарослей кевлары выпрыгнул громадный хищник — ургаргу. Он страшен и двулик, но природа его происхождения проявляется лишь здесь. В том мире он был зверем, яростным и беспощадным. Трое в засаде заверещали от ужаса, и тварь бросилась на них с утробным рычанием.

Плавуны спасались бегством, над лесом висела стрекочущая железная машина белых людей из города. Это их предшественников подкараулили и убили воины под наущением Улаха, это из их оружия стреляли в белых ученых Плавуны…

…И сквозь сон слышит Говорящая любимый и ненавистный голос:

— Отвечай, сулит ли нам успех этот поход?

Все, что она видела, распалось на части. Вместе с ускользающим наваждением тает в будущем Улах и маленький кусочек свинца, который летит точно ему в голову…

«Прощай, мама! — говорит Отау. — Береги Айята, седьмой остановит первого!»

Больше им не свидеться: великий Змей Мира дает эту возможность лишь раз.

— Отвечай, Говорящая! — рычит злобный голос…

Замерли воины племени Плавунов, замер раванга Улах, затаил дыхание вождь. Губы старухи приоткрылись.

Она должна сказать… Она должна сказать! Сказать им так, чтобы все было наоборот, нежели во сне…

— Плавуны победят, — медленно заговорила старуха, в полузабытьи тщательно подбирая слова. — Они схватят белую женщину для людей из Тайного Кийара… — (Говорящая помнила эту женщину по видению, навеянному Отау: та была далеко-далеко, за бесконечной водной гладью и многими землями, и сейчас она крепко спала в своей постели, хотя за ее окном было уже почти совсем светло.) — Пришлые уберутся из города вальдов, наших Предков… Плавуны победят…

Воины радостно закричали, вздымая над головами копья и кулаки. Улах удовлетворенно крякнул и взглянул на вождя.

Пьянящий запах дыма от костра потерял свое очарование. Теперь это был простой древесный дым, и Говорящая начала просыпаться. Все уже забыли о ней, одурманенные предсказанием победы.

Старуха села, вспомнила прощальный взгляд Отау, вспомнила седую шерсть и крепкие мышцы ургаргу, разорвавшего троих мерзавцев-кемлинов на берегу за насыпью, вспомнила юное лицо самого младшего сына, которого больше никогда уже не увидит, потому что скоро ей предстоит путешествие к великому Змею Мира, откуда нет возврата, — и заплакала от невыносимой боли в груди.

— Убей их всех, Та-Дюлатар! Ты бог, ты можешь быть многоликим и непобедимым, ты можешь наказывать! — прошептала она почти без звука. — Покарай их за причиненное зло! Теперь только ты! А седьмой остановит первого… Седьмой остановит первого…

— Мэтр Хаммон! — воспользовавшись отсутствием Элинора, заговорил Ноиро. — Вы мне одно скажите: кто он, ваш друг?

Кудлатый старик уставился на него с наигранным удивлением. В городской одежде он смотрелся в этом жилище презабавно.

— Как — кто?! Человек. Или сомневаешься?

Ноиро растянулся на своей лежанке и начал разглядывать развешенные в углу на просушку пучки каких-то трав и корешков в соседстве с задвинутым подальше от края стола микроскопом и химической утварью. Вспомнился вечер Нового года. Микроскоп тогда уцелел просто чудом.

— Мне предлагали другой вариант: что вы с Та-Дюлатаром — боги.

— Так уж и боги? — насмешливо скривился бородач, а в голубых его глазах заплясало ребячье озорство.

— Ну вы же вышли с Та-Дюлатаром из круга камней?

— Да, вышли. А что нам там — жить?!

— Как вам удалось там продержаться? Даже на подходе мутить начинает так, что хоть падай…

— Э-э-э… так оно и — да… того… мутило! Только мы побыстрее унесли оттуда ноги, — Хаммон показал пальцами бегущего по столу человечка.

— Но каким образом вы очутились именно в этом круге? Как прошли туда незаметно для дикарей? Там ведь долго находиться, сами говорите, нельзя!

Старик уставился на него с подозрением.

— Слышь, журналист, а ты для чего все это выспрашиваешь? На нашей истории славы не наживешь… Хочешь умалишенным журналистом прослыть? Так прослывешь.