В голове мелькнуло воспоминание: «Матиус!» Йвар вскочил и побежал обратно — к тому месту, где пару минут назад видел падающего Клива.

Помощник лежал в траве, одной рукой сжимая грудь, другую безжизненно откинув в сторону. Лад принялся осматривать его, ворочать, чтобы отыскать рану, однако никаких следов крови ни в траве, ни на одежде Матиуса не было. К ним спешил доктор экспедиции, такой же чумазый, как остальные, и так же, как остальные, не замечающий этого.

Луч прожектора с вертолета выхватывал какие-то ненужные подробности событий.

Матиус открыл глаза, дико повращал зрачками и надсадно закашлял, продолжая растирать грудь ладонью.

— Что это такое было?! — смог он наконец прохрипеть.

Так же точно поднялись и другие, упавшие до него, археологи. Все они жадно втягивали в легкие воздух, все бранились — и не могли поверить в реальность своих недавних видений, когда очутились невесть где и не поняли ничего…

Яростным смерчем ворвался Улах в поселок Плавунов. Только чудо спасло его от смерти: телохранитель случайно рванулся вперед и получил пулю в голову. Пулю, предназначавшуюся раванге. Племени пришлось позорно бежать с поля боя, побросав убитых и раненых. Птичники не стали их преследовать слишком долго.

Говорящая сидела у костра и ждала, покачиваясь и ноя себе под нос мотив без мотива. Увидев Улаха, она поднялась на ноги и тяжко вздохнула.

— Ты солгала! — проревел шаман.

Старуха улыбнулась плотно сжатыми губами. Улах выдернул из ножен обсидиановый клинок и с воплем полоснул ее по сморщенному горлу. Давясь кровью, Говорящая упала на колени. На мгновение перед сыном проявилась прежняя — молодая, черноокая — красавица-мать, на которую всегда так походили ненавистный Араго и малохольный Отау. Чарующая, колдовская улыбка скользнула по ее влажным, полным жизни губам. А потом лицо скрылось под маской мертвеца, и синеватый рот едва слышно выпустил клекот сквозь жуткий оскал:

— Спасибо, сынок! Наконец… то…

Только тогда Улах понял, что в своем запале подарил ей свободу.

— Надо уходить! — рявкнул он вождю и в ужасе перешептывающимся сородичам. — Сейчас!

— Куда, шаман?

— В сельву!

Когда Элинор и Айят выскочили из домена, журналист бросился на свою лежанку.

— Не трогайте меня. Пока сам не проснусь, мэтр Хаммон! Даже не подходите!

— Ладно…

Не будь его тело штопанным и перештопанным, Ноиро бежал бы сейчас рядом с лекарем и воином Птичников по сельве.

Выйти ему помог громкий Призыв Элинора. Тот кинул клич всем тринадцати, в том числе Нэфри. Ноиро чуял ее присутствие на серой пустоши, даже не видя. Все пространство у спирали заполнилось аркадами, как в бою с черной звездой.

«Ты нужен мне здесь!» — предупредил голос Элинора, и благодаря молниеносной скорости мыслепередачи, ее объему и возможности кратко изложить многое, Ноиро понял, что значит «здесь» и тут же перенесся туда.

Он выскочил на полуземной уровень. Прежде так не получалось — он возвращался с серой пустоши сразу в тело.

И снова тот зверь — теперь совсем плотский и не совсем зверь, если смотреть отсюда — ломился прямо сквозь заросли, сокращая себе дорогу. Ноиро понял, что целитель не покидал свое физическое тело и не собирается этого делать.

Если ветки кевлары сплетались так, что преодолеть их по земле было невозможно, Незнакомец перепрыгивал с сука на сук, раскачиваясь на руках и перебрасывая тело от дерева к дереву без всякой устали. И походило это уже не на бег, а на полет.

Журналист знал, что нужно делать. Он взлетел выше и обнаружил археологов. Одновременно он слышал гудение локаций, где сейчас шел столь же ожесточенный бой за тех людей, которых Улах выдернул на серую пустошь. Тринадцать отвоевывали похищенных, но Улах оставался в грубом мире, и вытянуть его Призывом ученики Элинора не могли. Шаман был слишком силен для них и слишком свиреп, чтобы легко сдаться.

Ноиро заполучил Благословение, укрылся им, словно броней, и тут же обрел способность видеть причины и следствия, закономерности и взаимосвязи.

Все люди Улаха, равно как и сам шаман, ощущались теперь как нечто грязно-серое с изжелта-бурыми наплывами. Но только у шамана в центре сути притаилось аспидно-черное пятно — не цвет, но отсутствие всякого цвета. И это пятно все время поглощало его самого, уверенно, беспрестанно, до тех пор, пока он не впивался в чужие сущности, вытягивая их жизнь, чтобы продлить свое существование за счет их смерти.

Элинор подбегал к насыпи камней на берегу, когда один из людей, укрывшихся там, хладнокровно выстрелил в ученого…

…Ноиро проследил за механизмом внутри короткостволки — и как сработал боек, и как патрон прошел в ствол, покинул его, медленно-медленно, словно муха в меду, поволокся в сторону Матиуса…

«Явись! — впервые в жизни закричал Ноиро, хватая сознание Клива в точности тем способом, который использовал, добывая сегодня информацию из памяти Хаммона. — Явись!»

Матиус уже падал, когда полностью отделилась и растворилась в неведомом мире серебристая паутинка его сущности.