Том 1. Стихотворения 1906-1920
вернуться

Цветаева Марина Ивановна
Шрифт:

Анжелика

Темной капеллы, где плачет орган, Близости кроткого лика!.. Счастья земного мне чужд ураган: Я — Анжелика. Тихое пенье звучит в унисон, Окон неясны разводы, Жизнью моей овладели, как сон, Стройные своды. Взор мой и в детстве туда ускользал, Он городами измучен. Скучен мне говор и блещущий зал, Мир мне — так скучен! Кто-то пред Девой затеплил свечу, (Ждет исцеленья ль больная?) Вот отчего я меж вами молчу: Вся я — иная. Сладостна слабость опущенных рук, Всякая скорбь здесь легка мне. Плющ темнолиственный обнял как друг Старые камни; Бело и розово, словно миндаль, Здесь расцвела повилика… Счастья не надо. Мне мира не жаль: Я — Анжелика.

Добрый колдун

Всё видит, всё знает твой мудрый зрачок Сердца тебе ясны, как травы. Зачем ты меж нами, лесной старичок, Колдун безобидно-лукавый? Душою до гроба застенчиво-юн, Живешь, упоен небосводом. Зачем ты меж нами, лукавый колдун, Весь пахнущий лесом и медом? Как ранние зори покинуть ты мог, Заросшие маком полянки, И старенький улей, и серый дымок, Встающий над крышей землянки? Как мог променять ты любимых зверей, Свой лес, где цветет Небылица, На мир экипажей, трамваев, дверей, На дружески-скучные лица? Вернись: без тебя не горят светляки, Не шепчутся темные елки, Без ласково-твердой хозяйской руки Скучают мохнатые пчелки. Поверь мне: меж нами никто не поймет, Как сладок черемухи запах. Не медли, а то не остался бы мед В невежливых мишкиных лапах! Кто снадобье знает, колдун, как не ты, Чтоб вылечить зверя иль беса? Уйди, старичок, от людской суеты Под своды родимого леса!

Потомок шведских королей

О, вы, кому всего милей Победоносные аккорды, — Падите ниц! Пред вами гордый Потомок шведских королей. Мой славный род — моя отрава! Я от тоски сгораю — весь! Падите ниц: пред вами здесь Потомок славного Густава. С надменной думой на лице В своем мирке невинно-детском Я о престоле грезил шведском, О войнах, казнях и венце. В моих глазах тоской о чуде Такая ненависть зажглась, Что этих слишком гневных глаз, Не вынося, боялись люди. Теперь я бледен стал и слаб, Я пленник самой горькой боли, Я призрак утренний — не боле… Но каждый враг мне, кто не раб! Вспоен легендой дорогою, Умру, легенды паладин, И мой привет для всех один: «Ты мог бы быть моим слугою!»

Недоумение

Как не стыдно! Ты, такой не робкий, Ты, в стихах поющий новолунье, И дриад, и глохнущие тропки, — Испугался маленькой колдуньи! Испугался глаз ее янтарных, Этих детских, слишком алых губок, Убоявшись чар ее коварных, Не посмел испить шипящий кубок? Был испуган пламенной отравой Светлых глаз, где только искры видно? Испугался девочки кудрявой? О, поэт, тебе да будет стыдно!

Обреченная

Бледные ручки коснулись рояля Медленно, словно без сил. Звуки запели, томленьем печаля. Кто твои думы смутил, Бледная девушка, там, у рояля? Тот, кто следит за тобой, — Словно акула за маленькой рыбкой — Он твоей будет судьбой! И не о добром он мыслит с улыбкой, Тот, кто стоит за тобой. С радостным видом хлопочут родные: Дочка — невеста! Их дочь! Если и снились ей грезы иные, — Грезы развеются в ночь! С радостным видом хлопочут родные. Светлая церковь, кольцо, Шум, поздравления, с образом мальчик… Девушка скрыла лицо, Смотрит с тоскою на узенький пальчик, Где загорится кольцо.

«На солнце, на ветер, на вольный простор…»

На солнце, на ветер, на вольный простор Любовь уносите свою! Чтоб только не видел ваш радостный взор Во всяком прохожем судью. Бегите на волю, в долины, в поля, На травке танцуйте легко И пейте, как резвые дети шаля, Из кружек больших молоко. О, ты, что впервые смущенно влюблен, Доверься превратностям грез! Беги с ней на волю, под ветлы, под клен, Под юную зелень берез; Пасите на розовых склонах стада, Внимайте журчанию струй; И друга, шалунья, ты здесь без стыда В красивые губы целуй! Кто юному счастью прошепчет укор? Кто скажет: «Пора!» забытью? — На солнце, на ветер, на вольный простор Любовь уносите свою!

Шолохово, февраль 1910

От четырех до семи

В сердце, как в зеркале, тень, Скучно одной — и с людьми… Медленно тянется день От четырех до семи! К людям не надо — солгут, В сумерках каждый жесток. Хочется плакать мне. В жгут Пальцы скрутили платок. Если обидишь — прощу, Только меня не томи! — Я бесконечно грущу От четырех до семи.

Волей луны

Мы выходим из столовой Тем же шагом, как вчера: В зале облачно-лиловой Безутешны вечера! Здесь на всем оттенок давний, Горе всюду прилегло, Но пока открыты ставни, Будет облачно-светло. Всюду ласка легкой пыли. (Что послушней? Что нежней?) Те, ушедшие, любили Рисовать ручонкой в ней. Этих маленьких ручонок Ждут рояль и зеркала. Был рояль когда-то звонок! Зала радостна была! Люстра, клавиш — все звенело, Увлекаясь их игрой… Хлопнул ставень — потемнело, Закрывается второй… Кто там шепчет еле-еле? Или в доме не мертво? Это струйкой льется в щели Лунной ночи колдовство. В зеркалах при лунном свете Снова жив огонь зрачков, И недвижен на паркете След остывших башмачков.