Том 1. Стихотворения 1906-1920
вернуться

Цветаева Марина Ивановна
Шрифт:

Rouge et Bleue [12]

Девочка в красном и девочка в синем Вместе гуляли в саду. — «Знаешь, Алина, мы платьица скинем, Будем купаться в пруду?». Пальчиком тонким грозя, Строго ответила девочка в синем: — «Мама сказала — нельзя».
* * *
Девушка в красном и девушка в синем Вечером шли вдоль межи. — «Хочешь, Алина, все бросим, все кинем, Хочешь, уедем? Скажи!» Вздохом сквозь вешний туман Грустно ответила девушка в синем: — «Полно! ведь жизнь — не роман»…

12

Красное и голубое (фр.)

* * *
Женщина в красном и женщина в синем Шли по аллее вдвоем. — «Видишь, Алина, мы блекнем, мы стынем, — Пленницы в счастье своем»… С полуулыбкой из тьмы Горько ответила женщина в синем: — «Что же? Ведь женщины мы!»

Столовая

Столовая, четыре раза в день Миришь на миг во всем друг друга чуждых. Здесь разговор о самых скучных нуждах, Безмолвен тот, кому ответить лень. Все неустойчиво, недружелюбно, ломко, Тарелок стук… Беседа коротка: — «Хотела в семь она придти с катка?» — «Нет, к девяти», — ответит экономка. Звонок. — «Нас нет: уехали, скажи!» — «Сегодня мы обедаем без света»… Вновь тишина, не ждущая ответа; Ведут беседу с вилками ножи. — «Все кончили? Анюта, на тарелки!» Враждебный тон в негромких голосах, И все глядят, как на стенных часах Одна другую догоняют стрелки. Роняют стул… Торопятся шаги… Прощай, о мир из-за тарелки супа! Благодарят за пропитанье скупо И вновь расходятся — до ужина враги.

Пасха в апреле

Звон колокольный и яйца на блюде Радостью душу согрели. Что лучезарней, скажите мне, люди, Пасхи в апреле? Травку ласкают лучи, дорогая, С улицы фраз отголоски… Тихо брожу от крыльца до сарая, Меряю доски. В небе, как зарево, внешняя зорька, Волны пасхального звона… Вот у соседей заплакал так горько Звук граммофона, Вторят ему бесконечно-уныло Взвизги гармоники с кухни… Многое было, ах, многое было… Прошлое, рухни! Нет, не помогут и яйца на блюде! Поздно… Лучи догорели… Что безнадежней, скажите мне, люди, Пасхи в апреле?

Москва. Пасха, 1910

Сказки Соловьева

О, эта молодость земная! Все так старо — и все так ново! У приоткрытого окна я Читаю сказки Соловьева. Я не дышу — в них все так зыбко! Вдруг вздохом призраки развею? Неосторожная улыбка Спугнет волшебника и фею. Порою смерть — как будто ласка, Порою жить — почти неловко! Блаженство в смерти, Звездоглазка! Что жизнь, Жемчужная Головка? Не лучше ль уличного шума Зеленый пруд, где гнутся лозы? И темной власти Чернодума Не лучше ль сон Апрельской Розы? Вдруг чей-то шепот: «Вечно в жмурки Играть с действительностью вредно. Настанет вечер, и бесследно Растают в пламени Снегурки! Все сны апрельской благодати Июльский вечер уничтожит». — О, ты, кто мудр — и так некстати! — Я не сержусь. Ты прав, быть может… Ты прав! Здесь сны не много значат, Здесь лжет и сон, не только слово… Но, если хочешь знать, как плачут, Читай в апреле Соловьева!

Картинка с конфеты

На губках смех, в сердечке благодать, Которую ни светских правил стужа, Ни мненья лед не властны заковать. Как сладко жить! Как сладко танцевать В семнадцать лет под добрым взглядом муж То кавалеру даст, смеясь, цветок, То, не смутясь, подсядет к злым старухам, Твердит о долге, теребя платок. И страшно мил упрямый завиток Густых волос над этим детским ухом. Как сладко жить: удачен туалет, Прическа сделана рукой искусной, Любимый муж, успех, семнадцать лет… Как сладко жить! Вдруг блестки эполет И чей-то взор неумолимо-грустный. О, ей знаком бессильно-нежный рот, Знакомы ей нахмуренные брови И этот взгляд… Пред ней тот прежний, тот, Сказавший ей в слезах под Новый Год: — «Умру без слов при вашем первом слове!» Куда исчез когда-то яркий гнев? Ведь это он, ее любимый, первый! Уж шепчет муж сквозь медленный напев: — «Да ты больна?» Немного побледнев, Она в ответ роняет: «Это нервы».

Ricordo Di Tivoli [13]

Мальчик к губам приложил осторожно свирель, Девочка, плача, головку на грудь уронила… — Грустно и мило! — Скорбно склоняется к детям столетняя ель. Темная ель в этой жизни видала так много Слишком красивых, с большими глазами, детей. Нет путей Им в нашей жизни. Их счастье, их радость — у Бога. Море синет вдали, как огромный сапфир, Детские крики доносятся с дальней лужайки, В воздухе — чайки… Мальчик играет, а девочке в друге весь мир… Ясно читая в грядущем, их ель осенила, Мощная, мудрая, много видавшая ель! Плачет свирель… Девочка, плача, головку на грудь уронила.

13

Воспоминание о Тиволи (итал.)

Берлин, лето 1910

У кроватки

Вале Генерозовой

— «Там, где шиповник рос аленький, Гномы нашли колпачки»… Мама у маленькой Валеньки Тихо сняла башмачки. — «Солнце глядело сквозь веточки К розе летела пчела»… Мама у маленькой деточки Тихо чулочки сняла. — «Змей не прождал ни минуточки, Свистнул, — и в горы скорей!» Мама у сонной малюточки Шелк расчесала кудрей. — «Кошку завидевши, курочки Стали с индюшками в круг»… Мама у сонной дочурочки Вынула куклу из рук. — «Вечером к девочке маленькой Раз прилетел ангелок»… Мама над дремлющей Валенькой Кукле вязала чулок.

Три поцелуя

— «Какие маленькие зубки! И заводная! В парике!» Она смеясь прижала губки К ее руке. — «Как хорошо уйти от гула! Ты слышишь скрипку вдалеке?» Она задумчиво прильнула К его руке. — «Отдать всю душу, но кому бы? Мы счастье строим — на песке!» Она в слезах прижала губы К своей руке.

Два в квадрате

Не знали долго ваши взоры, Кто из сестер для них «она»? Здесь умолкают все укоры, — Ведь две мы. Ваша ль то вина? — «Прошел он!» — «Кто из них? Который?» К обоим каждая нежна. Здесь умолкают все укоры. — Вас двое. Наша ль то вина?