Том 1. Стихотворения 1906-1920
вернуться

Цветаева Марина Ивановна
Шрифт:

Москва, Рождество 1909

Пленница

Она покоится на вышитых подушках, Слегка взволнована мигающим лучом. О чем загрезила? Задумалась о чем? О новых платьях ли? О новых ли игрушках? Шалунья-пленница томилась целый день В покоях сумрачных тюрьмы Эскуриала. От гнета пышного, от строгого хорала Уводит в рай ее ночная тень. Не лгали в книгах бледные виньеты: Приоткрывается тяжелый балдахин, И слышен смех звенящий мандолин, И о любви вздыхают кастаньеты. Склонив колено, ждет кудрявый паж Ее, наследницы, чарующей улыбки. Аллеи сумрачны, в бассейнах плещут рыбки И ждет серебряный, тяжелый экипаж. Но… грезы все! Настанет миг расплаты; От злой слезы ресницы дрогнет шелк, И уж с утра про королевский долг Начнут твердить суровые аббаты.

Сестры

«Car tout n’est que rêve, ò ma soeur!» [8]

Им ночью те же страны снились, Их тайно мучил тот же смех, И вот, узнав его меж всех, Они вдвоем над ним склонились. Над ним, любившим только древность, Они вдвоем шепнули: «Ах!»… Не шевельнулись в их сердцах Ни удивление, ни ревность. И рядом в нежности, как в злобе, С рожденья чуждые мольбам, К его задумчивым губам Они прильнули обе… обе… Сквозь сон ответил он: «Люблю я!»… Раскрыл объятья — зал был пуст! Но даже смерти с бледных уст Не смыть двойного поцелуя.

8

«Ибо все лишь сон, о моя сестра!» (фр.)

23-30 декабря 1909

На прощанье

Mein Herz trägt schwere Ketten,

Die Du mir angelegt.

Ich möcht’ mein Leben wetten,

Dass Keine schwerer trägt. [9]

Франкфуртская песенка.
Мы оба любили, как дети, Дразня, испытуя, играя, Но кто-то недобрые сети Расставил, улыбку тая — И вот мы у пристани оба, Не ведав желанного рая, Но знай, что без слов и до гроба Я сердцем пребуду — твоя. Ты всё мне поведал — так рано! Я все разгадала — так поздно! В сердцах наших вечная рана, В глазах молчаливый вопрос, Земная пустыня бескрайна, Высокое небо беззвездно, Подслушана нежная тайна, И властен навеки мороз. Я буду беседовать с тенью! Мой милый, забыть нету мочи! Твой образ недвижен под сенью Моих опустившихся век… Темнеет… Захлопнули ставни, На всем приближение ночи… Люблю тебя, призрачно-давний, Тебя одного — и навек!

9

«Мое сердце в тяжелых оковах, Которыми ты его опутал. Клянусь жизнью, Что ни у кого нет цепей тяжелей»

(нем.)

4-9 января 1910

Следующей

Святая ль ты, иль нет тебя грешнее, Вступаешь в жизнь, иль путь твой позади, — О, лишь люби, люби его нежнее! Как мальчика баюкай на груди, Не забывай, что ласки сон нужнее, И вдруг от сна объятьем не буди. Будь вечно с ним: пусть верности научат Тебя печаль его и нежный взор. Будь вечно с ним: его сомненья мучат, Коснись его движением сестер. Но, если сны безгрешностью наскучат, Сумей зажечь чудовищный костер! Ни с кем кивком не обменяйся смело, В себе тоску о прошлом усыпи. Будь той ему, кем быть я не посмела: Его мечты боязнью не сгуби! Будь той ему, кем быть я не сумела: Люби без мер и до конца люби!

Perpetuum Mobile [10]

Как звезды меркнут понемногу В сияньи солнца золотом, К нам другу друг давал дорогу, Осенним делаясь листом, — И каждый нес свою тревогу В наш без того тревожный дом. Мы всех приветствием встречали, Шли без забот на каждый пир, Одной улыбкой отвечали На бубна звон и рокот лир, — И каждый нес свои печали В наш без того печальный мир. Поэты, рыцари, аскеты, Мудрец-филолог с грудой книг… Вдруг за лампадой — блеск ракеты! За проповедником — шутник! — И каждый нес свои букеты В наш без того большой цветник.

10

Вечно движущееся (лат.)

Следующему

Quasi unа fantasia. [11]

Нежные ласки тебе уготованы Добрых сестричек. Ждем тебя, ждем тебя, принц заколдованный Песнями птичек. Взрос ты, вспоенная солнышком веточка, Рая явленье, Нежный как девушка, тихий как деточка, Весь — удивленье. Скажут не раз: «Эти сестры изменчивы В каждом ответе!» — С дерзким надменны мы, с робким застенчивы, С мальчиком — дети. Любим, как ты, мы березки, проталинки, Таянье тучек. Любим и сказки, о, глупенький, маленький Бабушкин внучек! Жалобен ветер, весну вспоминающий… В небе алмазы… Ждем тебя, ждем тебя, жизни не знающий, Голубоглазый!

11

Сплошь фантазия (лат.)

Мама в саду

Гале Дьяконовой

Мама стала на колени Перед ним в траве. Солнце пляшет на прическе, На голубенькой матроске, На кудрявой голове. Только там, за домом, тени… Маме хочется гвоздику Крошке приколоть, — Оттого она присела. Руки белы, платье бело… Льнут к ней травы вплоть. — Пальцы только мнут гвоздику. — Мальчик светлую головку Опустил на грудь. — «Не вертись, дружок, стой прямо!» Что-то очень медлит мама! Как бы улизнуть Ищет маленький уловку. Мама плачет. На колени Ей упал цветок. Солнце нежит взгляд и листья, Золотит незримой кистью Каждый лепесток. — Только там, за домом, тени…

Мама на лугу

Вы бродили с мамой на лугу И тебе она шепнула: «Милый! Кончен день, и жить во мне нет силы. Мальчик, знай, что даже из могилы Я тебя, как прежде, берегу!» Ты тихонько опустил глаза, Колокольчики в руке сжимая. Все цвело и пело в вечер мая… Ты не поднял глазок, понимая, Что смутит ее твоя слеза. Чуть вдали завиделись балкон, Старый сад и окна белой дачи, Зашептала мама в горьком плаче: «Мой дружок! Ведь мне нельзя иначе, — До конца лишь сердце нам закон!» Не грусти! Ей смерть была легка: Смерть для женщин лучшая находка! Здесь дремать мешала ей решетка, А теперь она уснула кротко Там, в саду, где Бог и облака.