Залешин. Я не годен, это верно! А кавалера я вам представлю, есть у меня приятель.

Ренева. Кто же это?

Залешин. А не помните ли, был здесь ближайший сосед у вас, в версте, не больше, майор Рабачев?

Ренева. Это чудак какой-то? Самодур?

Залешин. Он самый; а это его сын, Борис: молодец, вырос на чистом воздухе; был отдан в гимназию, но взят из четвертого класса, ибо майору как-то, при посещении гимназии, швейцар не отдал подобающей чести. Он разругался там со всем начальством и взял сына. Теперь майор умер, Борис живет в деревне, изучил мужицкое дело; сам и пашет и орет — и барин и крестьянин.

Ренева. Это интересно!..

Залешин. Только как его вытащить? А, я придумаю: У вас в именье есть спорная межа; еще майор затеял дело; я скажу, что вы желаете окончить этот спор, чтоб он немедленно явился. Завтра же будет у вас!

Ренева. Хорошо!

Входит Авдотья Васильевна.

Ренева, Залешин, Авдотья Васильевна.

Авдотья Васильевна. Ну, вишня! Ах, какая вишня! Уж попрошу у вас, Анна Владимировна!

Ренева. С удовольствием. Завтра же пришлю вам.

Авдотья Васильевна. А я вам за это варенье сварю.

Ренева. Благодарю вас.

Авдотья Васильевна. Пора нам и ко дворам. О чем задумались, Семен Семеныч? (Реневой.)Вы не удивляйтесь! С ним это часто бывает, найдет на него что-то, и ходит истуканом по целым дням. А что нам еще нужно, чего недостает? Всего довольно. Вот приезжайте-ка к нам, Анна Владимировна, увидите: дом у нас новый, большой, какой скотный двор, все хозяйство! Сад разводим!.. Беспременно приезжайте.

Темнеет.

Ренева. Как-нибудь побываю.

Авдотья Васильевна. Семен Семеныч, домой пора!.. Ночь на дворе, тучи заходят; ишь как вдруг стемнело, не было бы грозы. А я смерть боюсь!

Залешин (как бы очнувшись). Едем, едем… да!..

Авдотья Васильевна. Слава богу, очнулся! Ну, прощайте-с, Анна Владимировна, уж поцелуемтесь с вами.

Целуются.

Ренева. Прощайте!

Авдотья Васильевна (поспешно уходя). Скорей, Семен Семеныч, а то гроза захватит.

Залешин (протягивая руку Реневой). До свиданья! Так заглянете на наше житье-бытье?

Ренева. Нет, зачем? Благоденствуйте! Что мне у вас делать! А зевать до истерики я могу и здесь, дома.

Залешин. А коли ежели да это самое благоденствие и с этого самого раза вдребезги полетит?

Ренева (с ядовитой улыбкой). Успокойтесь, успокойтесь!

Залешин. Нет! (Ударяя себя в грудь.)Тут что-то у меня неловко вдруг сделалось!

За сценой голос Авдотьи Васильевны: «Семен Семеныч, да что же вы там?»

Ренева. Слышите, зовет. Идите, поспешите к ней, к своему закону!

Залешин. Какой тон, сколько яда! А все-таки вы очаровательны!

Уходит. На сцене темно.

Ренева. Нет, уж к нему ничего чувствовать нельзя, кроме сожаленья. Бедный!

Вдали раздаются редкие удары церковного сторожевого колокола.

Звон… вечерний звон! «Как много дум наводит он!..» Поброжу по саду.

Уходит направо. Рабачев и Оля выходят, обнявшись, из глубины.

Рабачев и Оля.

Оля (робко оглядываясь). Смотри, огонь в доме, еще не спят. Как страшно!

Рабачев (прижимая ее). Со мной-то страшно! Что ты! Не бойся ничего!

Оля. Нет, уж больше не пойдем сюда. Здесь нельзя нам видеться; она приехала, будет гулять по вечерам. Лучше где-нибудь в другом месте.

Рабачев. Приходи ко мне. Отчего ты не хочешь? Чего боишься?

Оля (припадая к нему на грудь). Ах, Боря, как-то неловко еще, стыдно! Никто еще не знает. Ну, увидит кто-нибудь…