Возможно, на следующий год я сюда уже не вернусь. Хотя как знать…

Большую часть воскресенья я провел с Софи.

День выдался чудесный, теплый и солнечный, и мы пошли погулять в сад. За последние пять-шесть недель наступило заметное улучшение, и я надеялся, что скоро она сможет вернуться домой.

— Еще пара недель, — сказал мне сегодня врач.

Они всегда так говорят: «еще пара недель». Словно боятся принять решение отправить ее домой на тот случай, если вдруг наступит ухудшение, и тогда вину за преждевременную выписку свалят на них.

Мы обошли небольшой пруд, над ним нависали ветви раскидистого старого дуба. В больницу для умалишенных переоборудовали красивый частный особняк, конфискованный властями за неуплату налогов по наследству. Здание сильно изменилось, от прежнего величия не осталось и следа, а вот сад сохранил былое великолепие, хотя большие цветочные клумбы уже давно превратились в лужайки, которые было легче приводить в порядок с помощью газонокосилки. Считалось, что величие и спокойствие этого сада идут пациентам только на пользу, а высокой изгороди с проволокой под током почти не было видно, ее заслоняли деревья. К тому же изгородь вселяла в местных обитателей ощущение безопасности, и в то же время пациенты не чувствовали себя заключенными.

— Ну как, удачная неделя выдалась в Аскоте? — спросила Софи, когда мы уселись на скамью у пруда.

— Да, — кивнул я. — Вполне даже удачная.

Я до сих пор так и не рассказал ей о событиях вторника и, наверное, никогда не расскажу.

— Вчера было особенно весело, — начал я. — Кто-то умудрился вырубить сразу и Интернет, и мобильные телефоны. Крупные компании понесли огромные потери.

— Неудивительно, — заметила она, улыбаясь каким-то собственным мыслям. Софи знала о букмекерстве все. Находилась рядом с дедом и мной в качестве помощника на протяжении всего нашего знакомства, ухаживаний и позже, уже после женитьбы.

Когда Софи улыбалась, на сердце у меня теплело.

Я взял ее за руку.

— О, Нед, — вздохнула она. — Ненавижу такое существование. Ненавижу быть здесь. Все остальные пациенты полные придурки, я совершенно не вписываюсь в эту компанию. — Глаза ее наполнились слезами. — Когда можно вернуться домой?

— Скоро, любовь моя, совсем скоро, обещаю, — ответил я. — Врачи говорят: еще пара недель, и все.

— Они всегда так говорят, — мрачно заметила она.

— Но ведь не хочешь же ты вернуться домой и вскоре после этого снова попасть сюда? — Я крепко сжал ее руку.

— Я вообще не хочу сюда возвращаться, — твердо ответила она. — На этот раз абсолютно уверена, что больше не заболею.

То же самое она много раз говорила и прежде. Если бы ее состояние определялось только желанием и силой воли, она была бы в полном порядке. Свобода выбора имела столько же шансов на излечение маниакальной депрессии, сколько было у листка рисовой бумаги, пытающегося остановить несущийся поезд.

— Знаю, — тихо сказал я. — Я тоже совсем не хочу, чтоб ты сюда возвращалась.

Уже огромный шаг на пути к выздоровлению — тот факт, что она признавала себя больной. Меня больше всего в ее состоянии удручало то, что, будучи на пике возбуждения или, напротив, в глубочайшей депрессии, она не могла адекватно оценить обстановку и находила свое поведение вполне нормальным.

— Идем, — сказал я, пытаясь сменить тему. — Пора на ленч.

И вот мы рука об руку двинулись по широкой лужайке к дому.

— Люблю тебя, — сказала Софи.

— Вот и славно, — немного смутившись, заметил я.

— Нет, я правда тебя люблю, — сказала она. — Большинство мужей на твоем месте уже давно бы сбежали.

«Да, — подумал я, — ей точно стало намного лучше. По крайней мере, на время».

— Я ведь не слишком хорошая жена, верно? — спросила она.

— Что за ерунда! — воскликнул я. — Для меня ты лучшая жена в мире.

Она засмеялась. Оба мы засмеялись.

— На этот раз я буду очень стараться, обещаю, — сказала она.

Я знал, что она будет. Она каждый раз действительно очень старалась. Но одним старанием химический дисбаланс в мозге не победить.

— У них уже появились новые лекарства, — сказал я. — Посмотрим, как они подействуют.

— Ненавижу их, — пробормотала она. — Меня тошнит от этих лекарств.

— Знаю, любимая. Но лучше пусть потошнит немного, чем снова попасть сюда.

Мы молча шли к террасе, под подошвами в полной тишине громко хрустел гравий.