– Ну, увидал и увидал! – Лонгин Антонович махнул рукой, однако посматривал на жену ревниво.

– Пусть побесится, – высказала она голосом, полным чувств, адресованных Можову.

Прошло с полмесяца. На работы Алика нападали, особенно – на домашний костюм из коричневого атласа. Лонгин Антонович решил задействовать связи. Когда однажды он вернулся домой мрачным, жену кольнуло: «Даже он не в силах отстоять!» Она готова была разрыдаться от боли за свои творения.

Но, оказалось, не они вызвали пасмурное настроение мужа.

– Наш друг преподнёс!..

Алика до того занимали её модели, что она спросила с гримаской досады и недоумения: какой ещё друг?

– Можов написал телегу на себя и на меня! Не телегу – а целый обоз!

Сегодня Лонгина Антоновича пригласили в компетентное учреждение, начальник принял его наедине. Без нужды передвигая перед собой на столе папку, доверительным тоном, как своему, принялся жаловаться на клеветников, которые «бомбардируют органы своими злобными измышлениями».

– Некогда заниматься важными делами – знай проверяй разную грязь. – Просительно улыбаясь, начальник обратился к гостю: – Вы бы уж нам помогли, а? – Он открыл папку, протянул бумаги, которые оказались копией послания, написанного Можовым...

Возвратясь домой в посёлок, Виктор запил. Ещё в буфете вокзала он опрокинул в себя пару стаканов крепляка, прихватил бутылку в электричку. Ночью бегал по знакомым – искал водку, самогонку. На работу не пошёл.

В доме была рядом с кухней каморка, названная им «мои апартаменты». Он там заперся и пил. Потом взялся писать. Опохмеляясь рюмкой-другой, исправлял, переписывал.

Несмотря на недельную пьянку, послание получилось довольно стройным. Сначала он описывал своё приключение в Тихорецке: то, каким образом были убиты им два сотрудника милиции и как он затем скрылся. В виде отступления следовало обращение к «советским руководителям». Когда, мол, они «проверят и убедятся», что всё рассказанное им о его вине – правда, то должны будут понять: «и всё последующее изобличение является точно такой же подлинной правдой». Им «останется лишь отдать приказ о глубоком расследовании и последующем наказании предателя Родины».

Нигде не называя имя Алика, Можов утверждал, будто «сведения о прошлом предателя были почерпнуты из собственных его признаний во время частых совместных выпивок». Следовало выведенное крупным почерком пояснение: «Сильная степень опьянения (пились неограниченно водка, коньяк выдержанный) доказывает потерю тормозов и, как результат, полноту и правдивость признаний».

Сообщая, как Лонгин Антонович «обеспечивал гитлеровцев первосортным горючим в огромных количествах, которое оборачивалось реками крови советских воинов», Можов заявлял: «Я больше не могу нести груз как собственной вины, так и вины молчания о делах иуды» и «пусть меня расстреляют, верю, и он, несмотря на огромные связи, пойдёт в тюрьму. А после его красивой сладкой жизни тюрьма, лагерь для него хуже расстрела».

Послание писалось шариковой авторучкой под копирку. Можов написал его дважды и адресовал первые экземпляры Брежневу, главе правительства Косыгину, копии – председателю Верховного Совета Подгорному и председателю КГБ Андропову. Доехав электричкой до станции, через которую шли поезда на Москву, Можов подождал скорого и бросил письма в ящик почтового вагона.

Кремлёвские люди уделили посланию, поскольку оно относилось к Лонгину Антоновичу, должное внимание. Товарищи, которые ощущали значительную пользу от его деятельности, рассудили: если написана правда (талантливый человек впрямь работал на немцев), то кому нужно сегодня его разоблачение? Одному написавшему. А он, следует из его признания, сам убийца. Таким образом, наиболее разумное – ознакомить профессора с тем, какой информацией он вооружил пригретого им преступника. Затем надо будет найти оптимальный выход из ситуации. Копия послания была «спущена» компетентной службе на местах.

Начальник, принимавший Лонгина Антоновича, с видом озабоченности ждал, когда тот окончит чтение. Гость положил на стол последний лист, глядя на него в спокойном раздумье.

– Что за негодяй-то рядом с вами был, – выразил сожаление хозяин кабинета.

Профессор не поднимал глаз от листа.

– Не ожидал я от него такой писучести.

Начальник проговорил с издёвкой:

– Как же вы так наивно относились? – он постучал пальцами по столу, требуя внимания, и, когда профессор встретился с ним взглядом, произнёс назидательно: – Надо быть осмотрительнее в выборе собутыльников.

Лицо гостя было бесстрастным. Минуты три в кабинете стояла тишина. Его хозяин сказал с таким видом, будто его осенило:

– Он психопат?

Профессор не ответил.

– Вы не замечали у него ничего ненормального? – задал вопрос начальник.

– Замечал странности.

– Понятно… – проговорил хозяин кабинета, тоном поощряя Лонгина Антоновича к продолжению, но тот спросил:

– Где он сейчас?

– Скрывается.

– Скрывается? – сказал профессор, словно не расслышав.