Беттина отправилась на кушетку к Лонгину, а женщина-стрекозёл прилегла на постель к Андрею Андреевичу, уткнувшись носом в его грудь. Он прижал ладонью вертлявую попку, однако от продолжения отвлёк голос молодого человека, которому приелись телесные утехи:

– Если будет по-вашему, у вас под командованием окажется русская армия в полтора миллиона…

– Друг мой, вы необыкновенно милы, – Власов усмехнулся, – но всё же этого недостаточно, чтобы получать ответы на подобные вопросы.

– Мне кажется, вы мне уже ответили. Не сказали того, чего не хотели сказать.

– То есть вы, как немцы, считаете, что я возьму их за горло, как только у меня окажется армия, или просто перейду к Сталину, – сказал Власов брюзгливо, как говорят о надоевшем.

Лонгин обезоруживающе улыбнулся, и Андрей Андреевич пожелал, чтобы прошлась Беттина. Нагая женщина поднялась с кушетки, завела руки на затылок, чувственно потягиваясь. Плавно переступая по кабинету, она замирала, прогибала спину, то упирая ладони в ягодицы, то приподнимая ладонями груди.

Генерал, словно находясь в другой комнате, произнёс патетически:

– Я могу служить только русскому народу, который уже двадцать пять лет, с семнадцатого года, ведёт неравную борьбу против большевизма!

«Вещает тот, кто в восемнадцатом вступил добровольцем в Красную Армию!» – мысленно продолжил молодой человек, едва не захлопав в ладоши.

Андрей Андреевич, следя за Беттиной, которая, пройдя перед ним, повернула назад, отметил:

– Тип – английский дог.

Лонгин хмыкнул. Голая рослая немка с её сумрачной вкрадчивостью движений в самом деле напоминала дога.

Андрей Андреевич нехотя слушал голос молодого хозяина:

– Мне хочется понять, как вы объясняете вашу позицию немцам и как объясните до конца мне – русскому.

– Я не боюсь доносов. Наша идея – это политическая свобода и права человека! У нас та же цель, которая была у великих борцов за свободу: у Джорджа Вашингтона, у Бенджамена Франклина, – произнёс лежащий на оттоманке Власов.

Нагая Керстин, прилёгшая на него, лизнула его грудь, меж тем как Лонгин заметил про себя: ну да, куда же без Америки? Не отметая марксизм, и демократии отвесим низкий поклон. Заполучим любовь пленных и всех недовольных как немцами, так и Сталиным, встанем во главе собственных вооружённых сил. И, держа Германию за горло, будем стараться выиграть как можно больше у американцев, у англичан, у Сталина.

Керстин, возбуждаясь, заелозила на мужчине, требуя, чтобы Лонгин перевёл ему:

– Zumf! (Щипай!)

Она укусила Андрею Андреевичу сосок, приподнялась и, двигая задом, приноровилась, обеими руками направила елдак себе в щель и уселась на него.

– Zumf! Zumf!

Он стал щипать её попку, которая заходила по горизонтали, затем принялся подкидывать женщину, сильными бросками отрывая от постели свой зад.

Беттина, глядя на них, легла рядом с Лонгином; поддаваясь волнению, она прижималась к нему, усеивала поцелуями его тело атлета. Он отвечал с ленцой и, думая, что угадал, какую позу она предложит, вдруг увидел иную: она встала на четвереньки, тут же прильнула к постели грудями и щекой, вытянув вперёд руки и круто вздыбив попу…

Когда стихли стоны одной и другой женщины, растянувшийся на оттоманке во всю длину своего роста нагой мужчина в очках промолвил:

– Перечитайте «Тараса Бульбу». То, что вам не понравилось в моих объяснениях, идёт от души усатого запорожца. Но мне невероятно близок Андрий, всё отдавший за ласки прекрасной панночки, которая есть сама жизнь. Судьба его трагична, но я – Андрий.

Лонгину нравилось выглядеть примерным молодым человеком, что, несомненно, бывало в доме Усвяцовых. Виноватый, сравнивая себя с истаскавшимся псом, он навестил их в день, когда было принято печь пирожки с молодым ревенем и сахаром и класть в один из пирожков копейку царского времени. Чтилось поверье: кому такой пирожок попадёт, того ждёт радость.

Когда он постучал в дверь, семья пила чай. На пришедшего смотрели с таким многозначительным интересом, что он почти сконфузился. И услышал слова Ильи:

– Ксения сказала – если не враньё, то сейчас Лонгин Антонович придёт. Ей копейка досталась.

Девушка из-за стола уверенно и невозмутимо ответила:

– Это неправда!

Отец Георгий оторопело гмыкнул, с растерянным смешком покачал головой. А Лонгину сумасшедше захотелось подпрыгнуть на месте и пристукнуть каблуком. Девочка его любит, и она не размазня – у неё есть характер!

Священник, что он охотно и часто делал, стал живописать поверья, а всё существо Лонгина страстно затомилось: девочка в упрямом спокойствии зачерпнула ложкой варенье, отправила в рот, поднесла к губам чашку чая и, обжёгшись, ничем это не выдала, только сильнее покраснела.

А гость в ужасе, что станется, узнай девочка о его утехах, вдруг отчётливо проговорил:

– Сижу мерзавец мерзавцем.

Хозяин, вновь было поднявший чашку, расплескал чай. Лонгин спохватился и объяснил самобичевание: