Заласкав ртом её невинный тюльпан, так что остро разогрелась глубь, он лёг навзничь, и, когда она оказалась сверху, приподнял её, повернул к себе спинкой и помог усесться на пах. Она приподнялась, упираясь коленями в постель по сторонам от его туловища, двигая попкой, пристраиваясь. Он поглаживал, щупал, пощипывал её булочки, снизу вправляя торчащий сук меж губ и произнося:

– Меж двух долек апельсина закрутела сласть малины, кто там колышком стоит и по яйца будет вбит?

Она сквозь плач хихикнула, ей было предоставлено призывать всё её мужество в напоре на фаллос. Стонала, вскрикивала, замирала… поддерживаемая опытными руками, вновь приподнималась… Он налюбовался на её ягодицы, которые напрягались, вздрагивали и чуть расслаблялись, чтобы снова напрячься. Попка после каждого подъёма оседала ниже, ниже, поясничка всё более прогибалась.

Им казалось, они только-только возликовали, как долетевшим стуком в дверь заявил о себе посыльный – Лонгина ждали дела. Покончив с ними, он отправился к Усвяцовым и посватался.

Помолвку праздновали жареным поросёнком. Жених и невеста торопили со свадьбой – улыбающийся отец Георгий посмотрел на жену:

– На Покров, что ли?

– На Параскеву Пятницу, – чуть-чуть продлила время Татьяна Федосеевна. – Параскева – женская святая, бабья заступница.

Оставалось больше двух недель.

Хозяйка подкладывала лучшие куски на тарелку будущему зятю, а хозяин был отвлечён чем-то своим, ел с радостно-рассеянным выражением. Дочь окликнула его:

– Ты о нашей с Лонгином судьбе размышляешь?

Он встрепенулся:

– То есть и об этом... Но сейчас я о другом хотел сказать, – обратился к её жениху: – Это на тему наших прошлых разговоров.

Накануне священнику представились несколько русских добровольцев, служащих в германской части, заказали молебен за упокойдуш рабов Божьих Волобуева и Половинкина, чьих имён не знали (20). В своё время Волобуев был зачислен красноармейцем в 3-ю роту 1096 полка, а Половинкин – в 5-ю роту 1044 полка. Эти два человека демонстративно отказались принимать присягу. Были и ещё такие же, но их фамилии неизвестны. Произошло событие в декабре сорок первого, в городке Михайлов к югу от Москвы. Оба полка находились в составе 325-й стрелковой дивизии 10-й армии Западного фронта.

Красноармеец Волобуев, единоличник, родственники которого были репрессированы Советской властью, перед строем заявил:

– У меня нет врагов. Стрелять мне не в кого. Если попадётся даже сам Гитлер – я всё равно стрелять не буду.

Красноармеец Половинкин произнёс своё:

– Присягу принимать не буду. Убивать гитлеровцев также не буду потому, что колхоз сделал меня пастухом.

Лонгин был поражён, воображение навязывало суровое зрелище. Стоят два безоружных человека, вокруг которых мечутся лютоглазые военные, а на расстоянии, когда всё видно и слышно, замерли нескончаемые ряды серых фигур.

Как просто могли поступить оба крестьянина: присягнуть, а потом перебежать к немцам. Но что-то не позволило им так сделать. Что? Они не чувствовали себя настолько слабыми, чтобы забыть о достоинстве. Власть унизила их там, где смогла, но могла она не везде и не всегда. И они открыто, при свидетелях, сказали ей об этом, отказавшись делать то, для чего ей понадобились.

В их ответе была безупречная красота чистого мужества. Кто обвинит их в его недостатке? или в хитрости?

Отец Георгий прервал молчание:

– Жив русский народ такими, кто правду отстоит правдой!

Лонгин неожиданно вставил:

– А вот бы и церковь соблюла правду – объявила их святыми, в Русской земле просиявшими! Ведь не объявит, а?

Священник побледнел, замкнулся. Крестясь, произнёс: упаси его Бог, червя ничтожного, касаться подобных тем.

Лонгин долго не мог побороть волнение. Когда прощался с Ксенией, она шепнула:

– Ты всё о них думаешь?

Кивнул. Образы двоих крестьян уже никогда не оставят его, поселив в нём привычку нет-нет да и вглядеться в попавшееся тут или там лицо – такое уж простое, каким оно кажется?

Его крутило в деловой сутолоке, он добивался большей отдачи от предприятия и в мелькании дней, спозаранок выйдя из квартиры, столкнулся на лестнице с прибежавшей Ксенией:

– Папу посылают в село! Мы уезжаем.

На плечи Усвяцовых легли хлопоты: перебираться из Пскова в направлении фронта, в село Выходцы. В советское время его переименовывали в колхоз «Ленинский путь». В селе стоял каменный храм святого Пантелеймона Исцелителя, коммунисты превратили его в хранилище кормов для скота. В начале войны о Выходцах разнеслась радостная слава. Когда, по распоряжению немцев, храм был открыт, на торжественное богослужение прибыл германский генерал со своим окружением – поклонился русскому Богу.

Было в наивно-лучезарную пору, когда колхозники с бережной жадностью читали листовки с портретом Гитлера-освободителя, когда сами собой возникали благие для немцев народные инициативы. В те дни в лесах скрывались крупные группировки советских окруженцев, и жители некоторых деревень, где ночевали беспечные ещё немцы, ставили караулы – предупредить, если окруженцы приблизятся.

Увы, негибкая оккупационная власть часто делала то, чего вожделел Сталин: отталкивала русских. Но восторг по поводу события в Выходцах жил.