Оба молчали, при этом один увлечённо ждал очередного поворота. Наконец Алик задержалась перед мужем:

– Ведь ты обещал мне – отступишься по-хорошему, сам дашь нам свободу...

Профессор думал с ревнивой завистью: «Жеребчик любуется твоими жамбонами!»

– Было, – он кивнул, – было! Обещал. После этого у нас возникала особая близость... я понял: другой любви, равной этой, у меня уже не будет. Пусть случится всё, что может случиться, мне не станет хуже, чем ему.

Виктор вскочил с кресла и обхватил Алика сзади:

– Она – моя! Кончился твой кайф! Грози теперь... – он тесно прижимал её к себе – ей стало неловко, она высвободилась.

Лонгин Антонович, встав, взял её за руку:

– Речь не об угрозах, – внушительно обратился к жене. – Я говорю о моей, если угодно, вере. Я изложил её принципы в день нашего знакомства...

– Давай без ссор! – воззвала она умоляюще. Тут же глаза похолодели, она резко добавила: – Или я сама полечу к Дульщикову!

Профессор невозмутимо адресовал Можову:

– Ты её покрепче обхвати, покрепче! Завтра тебя арестуют по обвинению в убийстве двух сотрудников милиции. Недолго будет она твоей. Ты уверен – она, в самом деле, полетит в Псков? Полетит, зная, что тебе нет возврата? Ты уверен – она снова не станет моей?

– А-а-ххх!.. – жена хотела хлестнуть его по щеке, но он поймал её руку.

– Отпусти-и её! – рыкнул Виктор: он стоял за спиной Алика и хотел сбоку ударить профессора в голову, но тот уклонился.

– Я закричу-уу!! – Алик и впрямь вскричала. – Всю округу подыму. Сядьте!

Мужчины неохотно разошлись и сели. Она бросилась было к Виктору, нежно протянув руки, но замерла и метнулась к мужу:

– Ты – лгун! Ты – подлец! Когда ты прекратишь издеваться?!

Лонгин Антонович – стареющий сухопарый атлет с интеллигентным лицом – спокойно произнёс:

– Живу по моей вере, вере отмеченных. Да, я индивидуалист до кончиков ногтей, и страна – лишь фон для меня!

– У-ууу, как ты мне душу измотал! – Алик схватилась за голову.

Профессор властно потребовал:

– Кончено! Выметайтесь оба из моего кабинета! Сейчас я подыму дежурного МВД, и он прямо сейчас, ночью, пришлёт спецкурьера. Я вручу ему известный вам пакет! Не верим? Так убедитесь... – он встал.

Алик выговорила задрожавшим голосом:

– Успокойся!.. – выбросила руки, как бы пытаясь толкнуть его назад на стул.

Лонгин Антонович шагнул к телефону. Виктор шевельнулся в кресле, развязно потребовал:

– Минутку-минутку! – и прищёлкнул пальцами. Изменив выражение, ласково попросил Алика: – Пожалуйста, оставь нас одних!

В глазах у неё стояли слёзы, он повторил просьбу. Алик нервно прищурилась:

– А вы не будете драться?

– Ну что ты... Исключено!

– Услышу – закричу! – Она вышла, прижалась к двери, стала слушать.

Позже ей придётся признаться себе, какое дразнящее чувство испытывала она в этот момент. Её самолюбие не могло не щекотать – двое мужчин схватились из-за неё насмерть. Она ловила то, что говорили за дверью. Виктор сказал приглушённым голосом:

– Брось рисоваться! Я знаю: ты сделаешь, как обещал. Я уважаю... Но и ты имей уважение! Я предлагаю: на эту ночь остаюсь у вас – ты нам разрешаешь... Наутро сматываюсь в мою дыру. Но приезжаю дважды в месяц на два выходных. Ты устраиваешь мне в гостинице номер-люкс.

Профессор ответил тихо, но категорично:

– Выбрось из головы! Раз в два месяца и ни хуя больше! Приезжаешь на один выходной. Ночуешь одну ночь.

– У вас?

– Ну уж нет! В гостинице.

– И всего раз в два месяца? Ты смеёшься, что ли? Давай – два раза в месяц на один выходной. Не-е-т? Ну, тогда – раз, но на две ночи, или звони, сажай и сам садись!

– И посажу, и сяду! Я своё пожил. Это ты, дурачок, мало ещё чего видел, – высказал профессор и продолжил: – Хорошо, раз в месяц на один выходной. Каждый третий месяц – на два.

– Ладно, пусть так. Договорились.

Алик мысленно повторяла: «Ужас! ужас!..» – внушая себе, как чудовищно оскорблена. Ей было пронзительно жалко себя, и в то же время она ни в коем случае не призналась бы себе, что не чувствует особого ужаса. Лишь бы не облеклось в мысль неосознанное согласие: а почему, в самом деле, не устроиться?.. Но она поняла то, чего ещё не сообразили мужчины (сильно бы их это встревожило?) – стоит их договору осуществиться, и Алик перестанет быть несказанно вожделенным, любимым Аликом. Она подешевеет.

Будь она прирождённой бесстыдно-экспансивной куртизанкой – другое дело. Она сделалась бы для них лишь ещё желаннее. Но Алик – иная. Её не отличают агрессивный цинизм и холодная злость истой развратницы. Алик в глубине души застенчива, а чем она щедро наделена, так это артистизмом, она – талантливая играющая девочка.

Влетев в комнату, закрыв окно, бешено, со взвизгом, бросила:

– Дряни! Гнусные дря-а-ни!! Сожр-рите друг друга – мне плевать!

Они переглянулись – она всё слышала, и её взаправду прожигает глубочайшая обида.