Алик еле удерживала слёзы беспомощности и злость. Если бы она могла открыть матери, до чего оскорбили её в тот вечер! Её делили, не сомневаясь, что она будетдоступной...

Убежала к себе, а маменька унесла пакет на кухню, нашла сверху на вещах конверт с размашистой надписью: «Моей жене». Сняв крышку с закипавшего чайника, подержала конверт на пару, вскрыла, извлекла записку: «Тут твои любимые летние платья. Платья моего обожаемого, ненаглядного Алика, моей вдохновляющей грации. «Не хнычь, старик», – приказываю я себе (несколько букв тщательно зачёркнуты)… ты была ни с чем не сравнимо, блестяще хороша! Прости безмерно покорного. Жду! Твой Лонгин».

Тонус мамы мгновенно подскочил. Она заклеила и сунула конверт под вещи, а посылку небрежно бросила в угол. Как и ожидала, после вечернего чая дочь забрала пакет.

В среду, когда папа, мама, Алик и гости отмечали мамин день рождения, в дверь позвонили. К гостю поспешила хозяйка. Как ни тянуло Алика выглянуть в прихожую – стерпела. Возвратилась маменька: и без того импозантная, она сейчас обострила общее внимание бусами из золотисто-жёлтого хризолита.

– Зять мой, как вам известно, большой учёный. Очень извиняется, что занят на своём научном посту и не смог прийти меня поздравить – прислал с человеком подарок... – ухоженным мизинцем она кокетливо указала на бусы.

Дочь, покраснев, вскочила из-за стола:

– Отошли назад!

Маменька властно махнула на неё рукой:

– Конечно, я не приму! Я просто показала, всего-навсего... Посыльный ждёт... – улыбаясь, она прошлась перед гостями, демонстрируя украшение, и удалилась.

На лестничной площадке топтался давешний шофёр. Маменька распорядилась передать «огромное спасибо Лонгину Антоновичу», добавила: «Очень всё-таки жаль, что сами не пришли», а также: «Девочка скоро перестанет дуться и придёт, она уже соскучилась – я же мать, я вижу». Затем, забежав в кухню, спрятала бусы и вернулась к гостям:

– Я не досказала про зятя, про нашу персону. Мы старенькие и ревнивые, устраиваем молодой жене сцены дикой цыганской ревности – и дочка решила проучить. Ушла на время к нам – пусть Отелло покипит один.

Подвыпивший папин сослуживец поддержал:

– Так ему! Правильно! Нечего смотреть, что важная фигура.

– Ну-ну! – окоротила одна из женщин в убеждении, что учитывать важность фигур необходимо.

Мама успокоила:

– Как он извиняется! как умоляет вернуться...

Другие гости, что осторожно помалкивали, принялись одобрять: «Ясное дело, переработает, нанервничается – и срывает на жене...», «Не надо поваживать!», «Жена должна тоже своё слово сказать!»

Папин сослуживец жизнерадостно предложил тост за «молодчину Аллочку!»

Гости помногу пили, уминали копчёную колбасу, которую хозяйка, врач-косметолог, достала через свою клиентку, занятую в пищевой сфере. «Надо деньги под контроль взять, раз он уступает, – советовали Алику. – Он будет извиняться, а ему это требование!», «Умная жена первым делом устроит так, чтобы распоряжаться деньгами!», «Он будет липнуть, а с ним похолоднее, похолоднее…» Кто-то из мужчин вставил: «Ну-у, тут зависимо, насколько сильно он привязан».

Папа, после очередной стопки отправив в рот кружок колбасы с горчицей, обратился к дочери со строгостью:

– Слыхала? это ва-а-жная мысль! наглей, да не перенаглей.

После застолья Алик разрыдалась. Папа, чьи глаза от водки налились кровью, понял это по-своему:

– Ты что-о – обманула нас? Не сама ушла, а он тебя выгнал?

Маменька делала ему знаки, силясь внушить: да нет же! успокойся! Алик едва не крикнула ему в лицо: «Уйди от меня, животное!» Он всматривался в неё с непробиваемым упрямством:

– Люди теперь будут следить, сколько ты тут у нас... Какое-то время – да, обида, характер и всё такое... А потом скажут: он тебя выгнал. Обратно не пускает.

Мама чмокнула дочь в плечо:

– Он тебя ждёт. Он любит тебя.

– Но как мерзко он меня оскорбил! После этого я не хочу к нему! Ну, режьте меня-аа, режьте! – Алик заплакала навзрыд.

Мама, тоже в слезах, обняла её:

– Даже если бы мы с отцом захотели тебя забрать от него, мы не смогли бы… в моральном плане. Мы живём, работаем среди людей, ты работаешь среди людей. А люди будут за него горой: кто – он, и кто – мы.

– Скажут, – включился папа, – полгода подержал и под зад коленом! С чего это? И что я на это скажу? Кто я против него?

Маменька, прижимая дочь к себе, прошептала:

– Люди нас засмеют, а тебя затюкают. Будут распространять всякую грязь...

– Обязательно! – подтвердил папа. – Скажут: и не Отелло, и не цыганская ревность, а просто поймал её в постели с мужиком. – Георгий Иванович направил указательный палец в потолок: – Но если к нему вернёшься вовремя, обо что языки трепать?