Курс на «стабилизацию», получивший официальное закрепление в решениях партийных съездов, означал не только «резервирование мест» за номенклатурными работниками, но и консервацию сущест­вующих порядков. Это вело к безнаказанности руководителей любого ранга, расцвету коррупции, злоупотреблений служебным положени­ем, фантастическому разрыву между словом и делом. Брежнев стал наиболее последовательным выразителем интересов партийно-госу­дарственной номенклатуры, а его правление стало для нее буквально «золотым веком».

Для идеологического обоснования курса на свертывание демокра­тических импульсов 1953—1964 годов окружение Брежнева исполь­зовало вначале кампанию борьбы с «субъективизмом и волюнтариз­мом» Хрущева, а затем и концепцию «развитого социализма». В осно­ве ее лежала идея «однородности» советского общества, якобы отсутствия внутри него каких-либо реальных противоречий, бескон­фликтного развития. Это, в свою очередь, вело к формированию у ру­ководства КПСС и советского государства крайне самодовольного и близорукого восприятия окружающей действительности. Идея «раз­витого социализма» опиралась на вполне реальный факт создания ин­дустриального общества в СССР, но оптимистически предполагала «развитие социализма на его собственной основе», не создавая тому никаких материальных стимулов.

Вскоре после снятия Хрущева началась полоса негласной реаби­литации Сталина. Все чаще не только его имя, но и образ не только присутствует, но и даже становится центральным в художественных произведениях, кинофильмах, мемуарах, периодике. Перед XXIII съездом КПСС в 1966 году академики Петр Капица и Игорь Тамм, пи­сатели Константин Паустовский и Корней Чуковский, актеры Олег Ефремов и Иннокентий Смоктуновский, режиссеры Георгий Товсто­ногов и Михаил Ромм и другие представители советской интеллиген­ции обратились к Брежневу с письмом, в котором выражали беспо­койство по поводу наметившейся «частичной или косвенной реабили­тации Сталина». Как своеобразный ответ на это письмо прозвучало выступление на съезде первого секретаря московского горкома КПСС Николая Егорычева, который заявил: «В последнее время стало мод­ным... выискивать в политической жизни страны какие-то элементы так называемого "сталинизма", как жупелом, пугать им обществен­ность, особенно интеллигенцию. Мы говорим им: "Не выйдет, господа!"» Характерно, что противники ползучей ресталинизации названы «господами» — так в СССР было принято обращаться только к идейно и социально чуждым.

В 1970 году эта кампания привела к снятию Твардовского с поста главного редактора «Нового мира». Именно он добился в 1962 году публикации рассказа Александра Солженицына «Один день Ивана Денисовича», впервые сказавшего художественно необычайно сильно и страшно правду о лагерях. Журналу предъявили обвинения в «очер­нительстве» советского прошлого. Создавший знаменитый образ на­родного героя Великой Отечественной Василия Теркина, Твардов­ский в 1963-м добивается публикации страшноватой и едкой сатири­ческой поэмы «Теркин на том свете», написанной в пятидесятые годы, в которой советская бюрократическая система изображена как царст­во мертвецов и мертвечины. В это время он пишет поэму «По праву памяти», в которой точно фиксирует стремление властей вернуться к казенному единомыслию и поставить крест на достижениях 60-х: «Какой, в порядок не внесенный, / Решил за нас особый съезд: / На этой памяти бессонной, / па ней как раз поставить крест».

Консервативные идеологические установки и довольно радикаль­ная экономическая реформа 1965 года были плохо совместимы, и та­кое положение долго сохраняться не могло. К концу 60-х годов нача­лось свертывание экономической реформы и окончательное оформ­ление консервативного курса как определяющего. Происходило это в то время, когда отставание СССР от Запада в научно-техническом и социальном планах становилось стадиальным. Это, кстати, прекрасно понимали даже рядовые советские граждане, среди которых был по­пулярен анекдот: «Западный мир стоит на краю пропасти и смотрит вниз, что это мы там делаем». После смещения Хрущева произошел своего рода откат к сталинизму, к сталинской модели развития, но без равной Сталину фигуры харизматического вождя и без массовых ре­прессий. Власть, казалось, и не собиралась учитывать изменения, происходившие в обществе. А они были разительны.

«Кто ответит мне — что за дом такой...»

В 60—70-е годы изменилась демографическая ситуация в стране: в ре­зультате «второго эха» войны рождаемость снизилась на 25%, смертность увеличилась на 15 %. Рост населения наблюдался лишь в Средней Азии и Закавказье. Завершение индустриализации означало и усиле­ние процессов урбанизации. За 25 лет (1960—1985) в город перееха­ло свыше 35 млн сельских жителей. Число городов с населением свы­ше миллиона человек выросло с 3 до 23. 70% городского населения бы­ло занято в промышленности, строительстве и на транспорте.

Значительно вырос и образовательный уровень народа. В 60—70-е годы был осуществлен переход ко всеобщему среднему образованию. В результате к кошту 70-х годов среднее и высшее образование имели бо­лее 64% населения страны (в 1959-м — 17%). В сравнении с полуго­лодными 30—40-ми годами, в 60—70-е значительно улучшилось мате­риальное положение людей: росла заработная плата, действовала все­общая система пенсионного обеспечения, преобладающим типом городского жилища стали отдельные квартиры, в повседневную жизнь вошли телевизоры, холодильники, радиоприемники, улучшилась структура питания. В 1970 г. первую партию легковых автомобилей выпустил завод в Тольятти, сооружение которого началось лишь тремя годами ранее.

Немалую роль в этих достижениях, однако, сыграла не интенси­фикация производства, а экспорт в колоссальных количествах нефти и газа на Запад. За 1970—1985 годы страна получила порядка 170 млрд долларов от продажи энергоносителей (так называемые нефте­доллары). Однако истрачены они были в основном на закупки продо­вольствия и одежды, бытовых предметов. В принятии политических решений, связанных с производством и распределением националь­ного дохода, не участвовали те структуры политической системы, ко­торые должны были по своему статусу бороться за «интересы трудя­щихся»: профсоюзы, молодежные организации и др. Традиционные же структуры власти по-прежнему исходили из приоритета обороны и развития тяжелой промышленности. Становилось очевидным, что без реального демократического преобразования управления народным хозяйством добиться перемен к лучшему невозможно. В отсутствие же таких перемен доля потребления в национальном доходе СССР, по некоторым данным, составляла не более 35—38% (по официальной статистике — 70—75%), в то время как в развитых западных государ­ствах — от 65 до 82%. Даже в тех странах социалистического лагеря, где хоть частично действовали элементы рынка и остатки демократи­ческих традиций, уровень жизни был намного выше, чем в СССР.