Душой и идейным лидером правительства был Егор Гайдар. Трид­цатипятилетний экономист-теоретик выступал решительным сторон­ником быстрых и радикальных перемен. Достаточно бьио, по его мнению, запустить рыночные механизмы, а «железная рука рынка» уже сама должна была не только привести к изобилию потребитель­ских товаров, но и к структурным преобразованиям в народном хо­зяйстве, перекошенном в сторону военно-промышленного комплекса. Ускоренная приватизация, создание массы собственников, должна была решить не только экономические, но и политические задачи, обеспечив гарантии демократического развития страны. «Если собст­венность раздроблена между множеством владельцев, — утверждал Анатолий Чубайс в сентябре 1992 года, — ни один из них не имеет ис­ключительного права и физической возможности командовать ос­тальными... Это просто невозможно сделать: вся власть частного соб­ственника над остальными людьми заключается в том, что он может (или не может) предложить потребителям лучшие условия, чем его конкуренты. В этом смысле рыночная экономика — это гарантия не только эффективного использования средств, ресурсов, основных фондов и так далее, но также и гарантия свободы общества и незави­симости граждан».

Реализация этой программы была, однако, серьезно осложнена политической борьбой, и результаты реформ оказались совершенно не теми, к каким стремились ученые-экономисты. Предполагай!, что в результате либерализации цены вырастут приблизительно в три ра­за. Исходя из этого предположения, было предусмотрено повышение на 70% заработной платы для работников бюджетной сферы, пенсий, стипендий и т.п. Разрыв в уровне заработков и цен хотя и был бы в та­ком случае довольно значительным, но не катастрофическим, и вре­менное падение жизненного уровня воспринималось бы как естест­венная плата за расставание с «административно-командной систе­мой». Однако цены, вопреки расчетам, немедленно подскочили в 10—12 раз, а к концу года — в 26 раз, и большинство населения ока­залось за чертой бедности. Стремительная инфляция обесценила вклады в Сбербанке, которые правительство не в состоянии было ин­дексировать, отчего пострадали прежде всего старики-пенсионеры, долгие годы копившие «про черный день».

Верховный совет потребовал значительно увеличить расходы на ликвидацию «зазора» между ценами и доходами населения. Эта мера ставила крест на попытках правительства сверстать бездефицитный бюджет, без чего немыслима финансовая стабилизация, и угрожала срывом всей программы реформ. Это первое наступление Гайдару удалось отбить, сославшись на то, что увеличение бюджетного дефи­цита приведет к разрыву отношений с Международным валютным фондом, займы которого были оговорены жесткими условиями. А без займов МВФ страна уже через месяц оставалась без продовольствия.

В феврале правительство выступило с меморандумом об экономи­ческой политике на 1992 год. Предполагалось уже в марте освободить цены на энергоносители, снизить субсидии предприятиям и ликвиди­ровать бюджетный дефицит. Либерализация цен на энергоносители и исчезновение дешевых правительственных кредитов ставили перед угрозой банкротства большинство промышленных и сельскохозяйст­венных предприятий.

Эта перспектива привела к изменению расстановки сил в парла­менте. Прежнее большинство, сплотившееся ради борьбы за незави­симость от ретроградного союзного центра, распалось. Новые пробле­мы провели новые разграничительные линии. Гайдаровскую шокоте­рапию поддерживали около четверти депутатов съезда, половина выступала решительно против, четверть колебалась.

Борис Ельцин бросил весь свой огромный авторитет на поддержку гайдаровского курса. Конфликт парламента с правительством стал конфликтом с президентом. Против реформ и с резкой критикой по­литики президента выступил вице-президент Александр Руцкой. Его выступление 8 февраля на заседании Конгресса гражданских и пат­риотических сил стало сенсацией. Недавний лидер «Коммунистов за демократию» резко критиковал правительство с державно-национа­листических позиций.

Новая расстановка сил вполне обнаружилась в апреле на VI съез­де народных депутатов. Съезд признал «ход экономической реформы неудовлетворительным в области социальной защиты граждан, инве­стиционной, промышленной и аграрной политики, комплексности проводимых мероприятий».

В соответствии с буквой советской Конституции 1977 года Сове­ты были органами неразделимой власти, совмещали законодательные и контрольно-распорядительные полномочия. Система кое-как функ­ционировала только благодаря тому, что власть советов была фикци­ей, а сами Советы — лишь ширмой для партийного руководства. Съезд решил воплотить букву Конституции в жизнь. Результаты оказались катастрофическими. Первым делом съезд наделил себя правом вно­сить поправки в Конституцию и принялся перекраивать основной за­кон из соображений сиюминутной «политической целесообразности».

Благодаря контролю над Центральным банком Верховный совет получал могущественный рычаг воздействия на экономическую поли­тику и уже летом 1992 года сделал ход, едва не сорвавший реформы вовсе и, во всяком случае, сообщивший им затяжной характер.

Предприятия, получив свободу, стали поднимать до небес цены на свою продукцию. Каждое повышение в одной отрасли влекло повы­шение цен в смежных отраслях, и далее по цепочке то же самое дела­ли поставщики сырья, энергоносителей — возникал порочный круг. Предприятия утрачивали возможность расплачиваться с поставщика­ми, платить зарплату работникам и налоги казне.

Формально следовало банкротить нерентабельные предприятия. Но в условиях непрозрачной экономики неплатежеспособными оказы­вались даже заведомо высокоприбыльные нефтедобывающие пред­приятия. 28 июля председатель Центрального банка Виктор Геращен­ко распорядился предоставить дешевые кредиты государственным предприятиям для проведения взаимозачетов, чтобы разрубить узел неплатежей. Масса ничем не обеспеченных денег прилила в хозяйство. Промышленность была спасена от краха, а масса работников от безра­ботицы. Верховный совет предпочел гиперинфляцию социальным ос­ложнениям. Но программа «шокотерапии» была практически сорвана. Правительство вынуждено было вносить поправки в собственную про­грамму и продолжать реформы в борьбе с Верховным советом. Впро­чем, народу от этих борений легче не было — именно тогда родились крылатые слова «шок без терапии».