Но Петр I не стремился внедрить в стране систему свободного предпринимательства. «Заводы размножать не в едином месте, так, чтобы в пять лет не покупать мундира заморского, и заведение дать торговым людям, собрав компанию, буде волею не похотят, хотя в не­волю», — так он представлял себе развитие суконного производства в стране. Грозные указы повелевали строить исключительно «новоманирные» суда или использовать предписанную свыше технологию из­готовления юфти (кожи) — «а кто будет делать юфти по-прежнему, тот будет сослан в каторгу и лишен всего имения». Промышленникам назначались размеры капиталовложений, ассортимент изделий и объ­ем производства. Главной обязанностью было выполнение казенных заказов; лишь «сверхплановая» продукция могла идти на рынок. Не­соблюдение условий грозило конфискацией предприятий — в русском языке Петровской эпохи отсутствовало само понятие «собствен­ность».

Казна была крупнейшим предпринимателем и торговцем. Железо с казенных заводов (свыше 80% всего производства) продавалось за границу. Государство ввозило для последующей продажи «в народ» соль, табак, курительные трубки, игральные карты, иногда вино. Оно же, особенно в первые, наиболее тяжелые годы войны, объявляло мо­нополию на производство или торговлю определенными товарами (пенькой, строевым лесом, смолой, мехами, икрой, табаком, солью), что приводило к повышению цен и нарушению рыночной конъюнкту­ры. Распоряжения о запрещении вывозить экспортные товары через Архангельск и Ригу рвали налаженные хозяйственные связи.

Царь решил ввести полную государственную монополию и на производство, и на продажу водки. Указы 1708—1710 гг. запретили всем подданным — в том числе, вопреки старинной традиции, и дво­рянам — винокурение для домашних нужд; у «всяких чинов людей» предполагалось конфисковать перегонные «кубы». Но попытка про­вести в жизнь этот план не удалась даже непреклонной воле Петра. Казенная промышленность не смогла нарастить достаточные мощ­ности, чтобы заменить частное производство, а провинциальная ад­министрация была не способна — да и не очень старалась — проконт­ролировать все дворянские хозяйства. В итоге власть отступила: указ 1716 г. разрешил «всяких чинов людям вино курить по-прежнему про себя и на подряд свободно» при условии уплаты особого промыс­лового налога.

В конце петровского царствования власть отказалась от наиболее грубых методов вмешательства в хозяйственную жизнь. Но на смену прямым запретам пришла система государственного регулирования экономики. Берги Мануфактур-коллегии оформляли разрешения на открытие предприятий, распределяли среди них заказы, контролиро­вали качество и объем товаров, выдавали ссуды и даже судили «фабриканов».

Создание современной промышленности «сверху» не дополнялось массовым развитием предпринимательства «снизу». Реформы и воен­ные расходы тяжело сказывались на развитии деревни и особенно го­рода (горожане составляли всего 3% населения России). С началом губернской реформы в 1708 г. горожане опять, как в XVII в., попали в подчинение к местным властям — комендантам и воеводам. «Доб­рых и прожиточных» купцов и посадских с 1711 г. переселяли в неб­лагоустроенный Петербург. За право стать городским жителем крестьянин должен был уплатить двойную ставку налога, что не из­бавляло его от крепостной зависимости. В итоге даже петровское за­конодательство вынуждено было признать в 1721 г.: «Купеческие и ремесленные тяглые люди во всех городах обретаются не токмо в ка­ком призрении, но паче ото всяких обид, нападков и отягощений нес­носных едва не все разорены, от чего оных весьма умалилось, и уже то есть не без важного государственного вреда».

С начала войны на горожан и крестьян, в дополнение к прежним, обрушились новые денежные и натуральные повинности: «запрос­ные», «драгунские», «корабельные», на строительство Петербурга и т. д. Специалисты-«прибыльщики» придумывали, что бы еще обложить налогом; в этом перечне оказались бани, дубовые гробы и серые гла­за. Крестьяне обязаны были возить казенные грузы, работать в счет податей на казенных заводах, строить новую столицу (по 40 тыс. чел. в год), каналы и крепости. Первая перепись-«ревизия» 1718—1724 гг. зафиксировала 5,6 млн «душ» мужского пола, из ко­торых 4 млн принадлежали дворцовому хозяйству, церковным и светским владельцам. Им пришлось платить «подушную подать»: 74 коп. в год с каждой крепостной мужской «души», по 1 руб. 14 коп. с государственных крестьян и по 1 руб. 20 коп. с горожан. Налого­вая система принесла в 1724 г. доход в 8,5 млн рублей при 9-мил­лионном расходе, из которого 63% шли на армию (собственно став­ка подушной подати и была определена путем деления военных рас­ходов на число выявленных при переписи плательщиков). За четверть века, даже с учетом падения стоимости денег, казенные до­ходы выросли в три раза; с реальной «души» эти поборы увеличились не менее чем на 50%.

Ежегодно, а то и два-три раза в год деревня провожала новобран­цев на бессрочную службу в армию. При Петре I в армию ушло око­ло 400 тыс. рекрутов, т. е. каждый десятый-двенадцатый мужик; 200 тыс. из них погибли в сражениях или от болезней, были ранены, искалечены, пополнили ряды бродяг и нищих. Оставшимся дома предстояло содержать войска. Это только в кино «обыватели» радова­лись входившему в городок полку: у солдат и офицеров не было казарм, и они жили на постое в частных домах; хозяева должны были обеспечить «гостей» помещением и дровами.

К казенным повинностям добавлялся крепостной гнет. В 1682—1710 гг. дворянам было роздано 43 тыс. крестьянских дворов (примерно 175 тыс. чел.). Петровская «ревизия» уравняла в беспра­вии владельческих крестьян и холопов; по закону имущество крепост­ных стало рассматриваться как собственность их владельца и могло быть конфисковано за его вину. В 1724 г. были введены паспорта, без которых крестьяне и горожане не имели права покинуть место житель­ства. Результатом стало массовое бегство, в том числе за границу: в 1719—1727 гг. в бегах числилось почти 200 тыс. «душ». На протяже­нии петровского царствования постоянно вспыхивали волнения: вос­стание в Астрахани в 1705—1706 гг., в Башкирии в 1705—1711 гг., движение Кондратия Булавина на Дону в 1707—1708 гг., Тарский бунт в Сибири в 1722 г. По дорогам империи бродили «разбойные пар­тии» беглых и дезертиров. Вообще криминогенная обстановка в стра­не заметно ухудшилась, и это тоже необходимо включить в «цену» фор­сированной модернизации.

Но государственное вмешательство и усиление крепостничества — это еще не вся цена экономического скачка. Реформы «пересажива­ли» на российскую почву передовые формы производства; но, «попа­дая в нее, элементы нового экономического и общественного порядка прочно «схватывались» сложившейся крепостнической системой от­ношений и деформировались ею.

В русских городах появились купеческие гильдии и ремесленные цехи (1721), но они стали не самоуправляемыми корпорациями с га­рантированными правами, подобными западноевропейским, а груп­пами «регулярных» налогоплательщиков, в которых наиболее состоя­тельные граждане обязаны были платить за неимущих. Государствен­ное «ускорение» развития промышленности ставило предпринимателя в зависимость от бюрократии. Ликвидация слоя «вольных» и «гуля­щих» людей и массовый сыск беглых лишали его возможности рассчи­тывать на рыночную конъюнктуру и вольный найм рабочей силы и заставляли добиваться казенных привилегий и заводить крепостных рабочих.