Шрифт:
Но и в случае успеха «затейки» верховников последствия были бы однюдь не однозначно благими. А.С. Пушкин проницательно заметил, что утверждение самодержавия в 1730 году «спасло нас от чудовищного феодализма», но «если бы гордые замыслы Долгоруких и проч. совершились, то владельцы душ, сильные своими правами, всеми силами затруднили б или даже вовсе уничтожили способы освобождения людей крепостного состояния, ограничили б число дворян и заградили путь к достижению должностей и почестей государственных». Пушкин видел главную опасность не в ограничении самодержавия, а в создании замкнутой правящей касты и ликвидации сильной власти, способной вмешиваться в отношения помещиков и крестьян. Во второй трети «осьмнадцатого столетия» претендовать на политические права могли только дворяне. Но сословие это в ту пору больше интересовалось крепостными душами. Две главные цели русского либерализма — политические свободы (конституция, ограничение самодержавия) и гражданское равенство (ликвидация крепостного права) оказались в трагическом противоречии. Должна была миновать целая эпоха, эпоха «просвещения», чтобы разрешение двух «проклятых» вопросов стало возможно на совершенно новых основаниях.
Подробнее на эту тему:
Анисимов Е.В. Россия без Петра: 1725-1740. СПб., 1994.
Корсаков Д.А. Воцарение императрицы Анны Иоанновны. Казань, 1880.
Курукин И.В. Эпоха «дворских бурь»: Очерки политической истории послепетровской России, 1725-1762 гг. Рязань, 2003.
Милюков П.Н. Верховники и шляхетство // Из истории русской интеллигенции. СПб., 1903.
Протасов Г.А. Верховный тайный совет и его проекты 1730 года (источниковедческое изучение) // Источниковедческие работы. Тамбов, 1970. Вып. 1. С. 65-103.
Протасов Г.А. Дворянские проекты 1730 г. (источниковедческое изучение) // Там же. 1971. Вып. 2. С. 61-102.
Татищев В.Н. Избранные произведения. Л., 1979. С. 146-153.
Публикации шляхетских проектов и предложений Верховного тайного совета см.: Бестужев-Рюмин К.Н. Документы о восшествии на престол императрицы Анны Иоанновны // Памятники новой русской истории. СПб., 1871. Т. 1. Отд. 2. С. 1-10; Конституционные проекты в России XVIII — начала XIX вв. М., 2000. С. 167—193; Плотников А.Б. Программный документ Верховного тайного совета в 1730 г. // Россия в XVIII столетии. М., 2002. Вып. 1. С. 38-49.
1763 — Минерва и канарейки
11 февраля 1763 г. Екатерина II все-таки «изничтожила» манифест, несколько месяцев томившийся в ожидании опубликования. Императрица долго колебалась и теперь, надорвав свою подпись на документе, сделала его недействительным, юридически ничтожным. Манифест должен был известить российских подданных о создании Императорского совета и реформе высших органов власти.
Урожденная принцесса Анхальт-Цербстская София Фредерика Августа, получившая в православном крещении имя Екатерины Алексеевны, пришла к власти 28 июня 1762 г. в результате очередного дворцового переворота. Свергнутый супруг, император Петр III, убитый вскоре после переворота, в манифесте от 6 июля 1762 г. обвинялся в проведении антиправославной и антинациональной политики. Новая государыня провозгласила, что «самовластие, не обузданное добрыми человеколюбивыми качествами в государе, есть зло», и пообещала ввести «государственные установления», «чтобы каждое государственное место имело свои пределы и законы к соблюдению доброго во всем порядка».
Составить проект преобразования высшего звена государственного аппарата было поручено воспитателю наследника и одному из главных действующих лиц переворота графу Никите Панину. Тот вновь выдвинул — после 30-летнего забвения — идею правового регулирования самодержавной власти. Активно участвовавшая в подготовке переворота Екатерина Дашкова вспоминала, что Панин «...стоял за соблюдение законности и за содействие Сената».
Проектируемый Паниным Императорский совет — новое высшее законодательное учреждение — должен был состоять из шести-восьми сановников, назначаемых императрицей и работавших под ее непосредственным руководством. Четыре статс-секретаря возглавили бы государственные департаменты Совета — военный, морской, иностранных дел и внутренних дел. Все постановления и указы следовало утверждать не только подписью императрицы, но также подписью статс-секретаря, ответственного за данную сферу деятельности. Это было новое и важное положение об ответственности министров-советников не только перед монархом, но и перед «публикой» (хотя под «публикой» Панин понимал довольно узкий круг «генералитета»).
Прямого покушения на самодержавие в документе нет: монарху принадлежит «последняя резолюция» по всем вопросам, а заключительный 11-й параграф еще раз подтверждает, что из Совета не могут исходить никакие указы «инако, как за собственноручным монаршим подписанием». Однако некоторое ограничение есть: Совет во главе с монархом как высший законодательный орган тесно взаимодействовал и в определенной степени зависел от Сената как высшего исполнительного органа.
Сенат получал право представления (т. е. возражения) на решения монарха и Совета в случае, если их исполнение может «касаться или утеснять... государственные законы или народа благосостояние». Сенат должен был быть разделен на шесть департаментов с постоянным кругом вопросов, а решение дел в них предполагалось сделать единогласным. В случае невозможности его достичь дело передавалось на рассмотрение общего собрания Сената, где оно решалось большинством голосов. Обнаружение пробела в законодательстве влекло за собой обращение к императрице, что автоматически означало вступление в действие Императорского совета.
Историки давно спорят о смысле и возможных перспективах этого проекта. Однако, как бы их не оценивать, несомненно, что проект отчасти ограничивал самодержавную власть, разграничивал законодательные и исполнительные функции, способствовал внедрению в высший правительственный аппарат правовых механизмов. Это, кстати, сразу почувствовали современники. Так, критик проекта генерал-фельдцейхмейстер А. Вильбоа в своем отзыве предупреждал, что «Императорский совет слишком приблизит подданного к государю, и у подданного может явиться желание поделить власть с государем». Отсюда, по его мнению, «могут произойти вредные следствия». Разумеется, речь шла о совсем немногих подданных — в основном вельможном дворянстве, участвовавшем в перевороте 28 июня и ожидавшем «фундаментальных законов» для защиты собственной чести, безопасности, имущества от произвола самодержца или его фаворитов.