Это было так верно подмечено, что Вирджиния не могла спорить, но все-таки была еще Лиза, которую лишили утешения и поддержки сестры — если ее присутствие, конечно, могло быть каким-то утешением здесь, в клинике, когда решалась вся ее будущая жизнь. Ведь Лиза была тем человеком, с кем действительно нужно было считаться!

— Может быть, ваше негодование немного уляжется, если я скажу вам, что это была идея вашей сестры, — сказал ей Леон Хансон, все еще пристально глядя на нее с тем несколько снисходительным и сочувственным блеском глубоких темных глаз. — По правде говоря, она просто настаивала на этом, и так как я с ней согласился, то вам ничего не было сказано. Я надеюсь, вы не собираетесь думать, что с вами плохо обошлись?

— О, нет, конечно, нет, — но поток чувств заставил Вирджинию быстро заморгать. — Это так похоже на Лизу.

Она невероятно отважная.

— Да, — согласился он. Он видел, как она дергает перчатки беспокойными пальцами, и вдруг протянул руки, взял в них обе ее ладони и довольно твердо сжал. — Вам станет лучше, когда вы увидите ее. Но она вряд ли будет в состоянии много говорить с вами сегодня, и вам не позволят остаться с ней больше, чем на несколько минут.

— Но с ней все будет хорошо? — спросила она, встречая его прямой взгляд.

— Я совершенно уверен, что у нее все будет отлично!

Вирджиния заморгала еще сильнее, потому что одна слеза уже в самом деле покатилась с боку от носа. И этим они были обязаны ему!.. Ему Лиза будет обязана всем!..

Она проглотила слезы и отвернулась, сморкаясь в носовой платок.

Он нажал кнопку звонка.

— Мне положительно кажется, что вам не помешает еще чашечка чаю!

Лиза была так не похожа на самое себя, когда Вирджиния склонилась над ней в неярко освещенной комнате, что у нее могло создаться впечатление, что она ободряет незнакомку.

— С тобой все будет хорошо, дорогая! Очень хорошо!

В огромных темных глазах Лизы отразилось понимание, и она слабо улыбнулась.

— Конечно, — прошептала она. Ее бескровные губы, казалось, выговаривали другие слова, и Вирджиния наклонилась ниже, пока не почувствовала на щеке слабое дыхание сестры. — Скажи Клайву… ты не против…?

Вирджиния сразу ответила:

— Конечно, нет, милая. Я немедленно дам ему знать.

— Спасибо, Джинни! — прошептала Лиза, и улыбнулась более естественно. Ее веки закрылись, как у усталого ребенка, и она, казалось, погрузилась в какое-то забытье.

Вирджиния на цыпочках вышла из палаты и обнаружила, что доктор Хансон ждет ее по другую сторону двери.

— Я отвезу вас домой, — сказал он. — Это был изнурительный вечер для вас.

— А нельзя ли мне сперва позвонить? — спросила Вирджиния.

— Конечно, — ответил он, — если это важно. Но не подождет ли это до утра?

— Ну, нет, — сказала ему Вирджиния. — Вы понимаете, я хочу позвонить Клайву Мэддисону и сказать ему о Лизе…

Но как только она назвала имя Клайва, она поняла, что сделала ошибку. Темные глаза Леона, казалось, холодно вспыхнули, и его выступающий подбородок стал более заметным. Он сказал с ледяной вежливостью в голосе:

— Уж это, разумеется, может подождать до утра! А теперь, если вы готовы, мы пойдем.

Вирджиния поняла, что будет бессмысленно спорить, и к тому же было слишком поздно, чтобы звонить в отель человеку, которого она, по сути, знала очень мало. Утром будет достаточно времени. И у нее не было желания противоречить доктору Хансону, потому что, как она, не переставая, повторяла про себя, если бы не он!..

Если бы не он, то Лиза не лежала бы спокойно в больничной кровати с выражением совершенной безмятежности на лице. Если бы не он, то ее будущее, наверное, не могло бы к ней вернуться!

Все ее будущее!..

Вирджиния была рада тому, что внутри машины было темно, потому что каждый раз, когда она вспоминала Лизу, комок вставал у нее в горле, и глаза наполнялись нелепой влагой. Она хотела задать доктору Хансону так много вопросов — вопросов о выздоровлении Лизы и о том, сколько времени пройдет, прежде чем ее руки снова будут действовать, и долго ли придется делать упражнения, которые он предпишет ей — но он был не тот человек с которым легко сблизиться, к тому же он казался очень молчаливым, когда сидел, откинувшись на спинку сидения в углу машины.