Шрифт:
Тескова все поняла и быстро откликнулась утешительным и одобрительным письмом. "Вы сразу меня поняли… но выбора не было: нельзя бросать человека в беде, я с этим родилась, да и Муру в таком городе как Париж — не жизнь, не рост…" — отвечала Марина Ивановна. А в конце этот спокойно-эпический тон сменился трагическим:
"Боже, до чего — тоска! Сейчас, сгоряча, в сплошной горячке рук — и головы — и погоды — еще не дочувствываю, но знаю, что' меня ждет: себя — знаю! Шею себе сверну — глядя назад: на Вас, на Ваш мир, на наш мир…" (7 июня).
Она всё писала прощальные письма, заносила в тетради последние записи. Самой последней… оказалось стихотворение Г. Адамовича "Был дом, как пещера. О, дай же мне вспомнить…". "Чужие стихи, но к<отор>ые местами могли быть моими", — записала Марина Ивановна. Вот заключительная строфа:
Был дом, как пещера. И слабые, зимние Зеленые звезды. И снег, и покой… Конец. Навсегда. Обрывается линия. Поэзия, жизнь! Я прощаюсь с тобой.У нелюбимого Адамовича нашла она те слова…
Потекли последние дни, последние встречи. В начале июня — с М. Л. Слонимом. Говорили о судьбе рукописей. Часть Марина Ивановна оставила в Базеле Е. Э. Малер; часть была, по свидетельству Слонима, отправлена в Амстердамский международный архив. И наконец один пакет (там, в частности, было французское "Письмо к Амазонке" и "История одного посвящения") оставила для Слонима; тот уезжал из Парижа и получил пакет лишь после окончания войны. А оставила его Марина Ивановна у Надежды Николаевны Тукалевской, жившей в отеле "Иннова". В прошлом — актриса театра Комиссаржевской, она работала в газете "Возрождение". Тукалевская, по-видимому, тепло относилась к Цветаевой: помогала в мелочах, ходила с нею на прогулки; перед самым отъездом передала в дорогу кофе и сшитые её дочерью Тамарой рубашки (как просила Марина Ивановна).
С Анной Ильиничной Андреевой Цветаева проститься не успела; 8 июня отправила ей горячее письмо с благодарностью и любовью. И в тот же день — Александру Гингеру: "Жаль уезжать, но это подготовка — к другому большому отъезду, кроме того, я с первой минуты знала, что уеду". И в конце, словно бы утешая корреспондента и уговаривая саму себя: "И Муру будет хорошо. А это для меня главное. (Стихам моим — всегда будет хорошо)". И пророческое восьмистишие с эпиграфом: словами казненной королевы Англии:
DOUCE FRANCE
Мне Францией — нету Нежнее страны — На долгую память Два перла даны. Они на ресницах Недвижно стоят. Дано мне отплытье Марии Стюарт.И, как по заказу, в те дни она внезапно встретила на улице… К. Б. Родзевича, вернувшегося недавно из Испании; он повел себя так, словно они виделись только вчера. Ей казалось, что в эти дни она постоянно встречала знакомых, которые словно "почуяли"…
127
Нежная Франция… Прощай, Франция! Мария Стюарт (фр.).
Каждый день ожидали звонка: сигнала трогаться. Не отходили от телефона.
Наконец наступил день отъезда: 12 июня.
"Дорогая Ариадна,
Нынче едем — пишу рано утром — Мур еще спит — и я разбужена самым верным из будильников — сердцем… Последнее парижское утро… Пользуюсь (гнусный глагол!) ранним часом, чтобы побыть с Вами. Оставляю Вам у М. Н. Л<ебеде>вой (ее дочь Ируся обещала занести к Вашей маме) — мою икону, две старых Croix Lorraine (Et Jehanne, la bonne Lorraine qu'Anglais brulerent a Rouen)… [128] для Веры и Люли [129] , и георгиевскую ленточку — привяжите к иконе, или заложите в Перекоп. Вам будет еще моя поэма Крысолов…
Едем без про'водов: как Мур говорит: ni fleurs ni coronnes [130] "- как собаки, — как грустно (и грубо) говорю я'. Не позволили, но мои близкие друзья знают — и внутренне провожают…
Пока о моем отъезде — никому…"
128
Лотарингских крестика (И Жанна, добрая дева Лотарингии, сожженная англичанами в Руане) (фр.).
129
Дочерей Ариадны Берг.
130
Ни цветов, ни венков (фр.).
…Из Москвы семнадцать лет назад Цветаеву с дочерью провожал всего лишь один человек. Нынче, из Парижа ее с сыном не провожал никто.
НЕ ПОЗВОЛИЛИ…
На вокзале Сен-Лазар мать и сын сели в поезд, отправляющийся в Гавр. Там на следующий день пересядут на пароход до Ленинграда — вместе с испанскими беженцами… Раздирая себе душу, Цветаева писала последнее письмо Тесковой, которое начала "в еще стоящем поезде". Подъезжала к Руану, где была казнена Жанна д'Арк, с такими словами:
"Сейчас уже не тяжело, сейчас уже — судьба".
Часть третья. Россия
Московские загороды (июнь 1939 — июнь 1940)
Болшево
Два месяца вместе. Переводы Лермонтова. Поездка на Всесоюзную сельскохозяйственную выставку. Арест Али. Арест Сергея Яковлевича. Бегство в Москву.
После почти недельного пути (сначала морем в Ленинград) 19 июня Марина Цветаева с сыном прибыли в Москву. "Марина Цветаева приехала в Берлин"; "Переселившаяся в Париж Марина Цветаева… устраивает свой вечер стихов" — такое теперь не могло даже присниться.