Секретарь встал и заткнул уши.

— Хватит, Дольникер, — простонал он, — у меня такие неприятности, а вы мне речь толкаете…

В это время в трактире случилась словесная перепалка двух крестьян. В последнее время это происходило практически ежедневно. Оглушительные крики достигли комнаты Дольникера. Зеев огляделся испуганно, как затравленное животное, вокруг которого сомкнулось кольцо преследования. Он бросился к балкону, выпрыгнул в сад и исчез, издавая стоны и прихрамывая.

К вечеру уже все знали, что опекун пропал.

* * *

Дело это было покрыто туманом. В последний раз опекуна видел сторож склада, когда Зеев ворвался туда и купил в спешке буханку хлеба и бутылку лимонного сока. Сторож пришел в ужас от вида молодого чудовища и вздохнул с облегчением, когда Зеев сунул купленное в свой желтый портфель и удалился на нетвердых ногах в сторону рощи. С тех пор никто не видел искаженного лица опекуна. Начальник полиции начал немедленное расследование происшествия, дабы пролить свет на причины травм, нанесенных исчезнувшему, однако в силу того, что свидетелей этой акции насилия не нашлось, помимо самого дознавателя, следствие закончилось безрезультатно, поскольку руководствовалось принципом «один свидетель — не свидетель».

Жители деревни интенсивно обсуждали происшествие. Большинство склонялось к мысли, что бегство опекуна было слишком поспешным и совсем не обязательным, ибо положение, в котором оказалась Двора, не является столь уж неестественным, как могло бы показаться на первый взгляд. Однако это общее мнение было опровергнуто однажды в послеобеденный час, когда резник опер лестницу на один из бетонных столбов начатого строительства здания администрации старосты, влез на нее и, держась за торчащую из столба арматуру, заявил:

— К чему мы пришли? Эйн Камоним стал местом разврата! Ваши отцы, да пребудут души их в раю, вели себя в соответствии с предписаниями Торы, но вы не слушаете голоса ваших раввинов, гоняетесь за женщинами, и этот стыд и позор происходит каждый день в семьях, вы — заклятые преступники! Во всей деревне нет ни одного порядочного человека…

Публика собралась вокруг столба и слушала со смущенным видом.

— Послушай, Яаков, — крикнул кто-то снизу, — ты думаешь, что каждый мужчина в деревне принимал в этом участие?

Грубияны залились громким смехом, но это не остановило пророка в деревне своей, и он продолжал:

— Не слишком-то смейтесь, ветрогоны! Что вы думаете, до каких пор Господь будет терпеть то, что вы игнорируете Заповеди? Мезузы не устанавливаете, в субботу дымите, как печные трубы, но прийти раз в неделю в синагогу…

— Что с тобой, Яаков? — послышалось снизу. — Какая синагога?

— Нету! — прогремел резник. — Но если бы и была, вы бы все равно не ходили, знаю я вас! Погодите, преступники, вы еще дорого заплатите за ваше безбожие…

Народ слушал со все возрастающим смущением.

— Эй, Яаков, когда ты в последний раз разговаривал с Господом?

Резник содрогнулся, будто пощечину получил. Он возвел очи горе и спросил: «Слышал?», затем встал во весь рост и объявил звонким голосом, отточенным как бритва:

— Глядите, греховодники, Бог вас накажет! По его воле с шести утра завтрашнего дня у вас в кранах не будет ни капли воды, чтобы утолить жажду!

Сказав это, резник сошел вниз и направился домой, не глядя на застывших на месте грешников. Крестьяне смотрели вслед удаляющейся фигуре в черном и объясняли странное поведение Яакова Сфаради не чем иным, как духом безумия, вошедшим в него одновременно с беременностью дочери сапожника.

— Не позволяйте ему себя обманывать, — предостерег Элипаз Германович стоящих вокруг, — он хочет поднять стоимость надзора за моей кухней, уж я его знаю.

— Он пытается создать впечатление, — высказал свое мнение налоговый инспектор командиру местной полиции. — Он просто хочет, чтоб его снова выбрали в совет.

Крестьяне шутили, обменивались замечаниями, но глубоко в сердцах они уже ощущали трепетание крыльев судьбы, витающей над деревней…

* * *

Утром все и случилось. Жители в панике бегали по улицам, шепча бескровными губами позабытые молитвы. Ужасное проклятье резника осуществилось точно — минута в минуту.

Ранним утром, когда стержень солнечных часов достиг шестичасовой отметки, пересохли все краны в Эйн Камоним, и из них больше нельзя было выжать ни капли…

Как можно себе представить, никто не позаботился запастись хоть каким-нибудь количеством воды, но физические страдания были совершенно ничтожны по сравнению с теми кошмарами, которые Создатель обрушил на деревню за ее многочисленные грехи. Некоторые, правда, придерживались мнения, что несправедливо наказывать всю деревню за грех довольно-таки обычный, совершенный легкомысленным молодым человеком, который не принадлежит, к тому же, к числу постоянных жителей деревни. Тем не менее не в силах безмолвно апеллирующих было изменить веление судьбы. Подача воды прекратилась.