Среди них Мастер Алан, отец Михи. Суровый капитан Снежных Следопытов Май Сурга. Дед Ойон, старый тангу.

И он сам, Миха Атмос, падающий с небес вместе с осколками оледенелого Сердца чужого мира.

Прямо в объятия другого сна.

«Объятия» здесь не для красного словца.

Миха уже вошел в тот возраст, когда сны о женщинах снятся чаще прочих. И если раньше к нему приходила в основном мать, чтобы обнять и утешить, то в последнее время дела приняли другой оборот.

Во сне к Михе являлась дочка соседа-плотника. Рябая с лица, но отменно грудастая. А еще племянница управляющего Хладом, заводная, вертлявая, девка-огонь.

Сны эти были горячие, стыдные, и частенько после них приходилось тайком от отца затирать снегом простыни.

Но они ни в какое сравнение не шли с тем, что снилось Михе сейчас.

Снилось ему, что лежит он, свернувшись, как ребенок в материнском животе. Весь окоченевший от страшного холода. И кажется, нет такой силы, чтобы его развернуть.

Однако кроме силы находится другое средство. Мягкие ладони охаживают Михину спину, натирая ее то ли маслом, то ли нагретым жиром. Пробираются у него под мышками к груди, размазывают там, по животу, опускаются ниже.

Сначала Миха и не чувствует ничего. Так сильно его прихватило холодом. Но живое тепло от ладоней постепенно начинает действовать. Оно перетекает в низ живота, сходится в горячий комок.

Миха вздрагивает, пытается перевернуться. Тело отчего-то его не слушается. А ладони продолжают трудиться над ним, трут и сжимают его бедра.

Хозяйка ладоней прижимается к нему сзади маленьким крепким телом. Между лопатками Миха чувствует ее твердые острые груди. Волосы на шее шевелятся от ее дыхания.

Вот теперь тело будто готово Михе послужить. Он начинает поворачиваться в масляном кольце рук, стремясь увидеть ее лицо. Но выходит у него опять-таки не очень. А тут еще во всем теле начинается неприятное колотье. Как в отсиженной ноге, если вернуть к ней приток крови.

Она все сильнее трется о Михину спину своим телом. Он чувствует мягкий живот, горячие подмышки, видит ее колени, когда она обхватывают его сзади ногами. Миха понимает, что она гораздо меньше его ростом.

Ему наконец-то удается хоть немного совладать с собой и перевернуться кое-как на спину. Она тут же оказывается сверху на нем, плотно прилегая всем своим небольшим телом. Миха все еще не видит ее лица, спрятанного у него между ключиц. Только ее черные волосы, распущенные по плечам. Они подстрижены коротко, на уровне верхнего позвонка.

Так стригутся незамужние девушки тангу. Сын Атмоса с удивлением признает в хозяйке своего сна дикарку. Ну да, поэтому и небольшой рост и необычный темный с синим отливом цвет кожи.

Как следует удивиться он не успевает. Рука девушки пробирается между их телами. Ловко сжимает Миху пониже пояса, там, где раньше ласково пробудила его ладошками. И раскрыв бедра пошире, впускает сына Атмоса в себя.

«Это был не сон», — первое, что он думает, открывая глаза.

Не было в его снах ничего похожего на чувство, которое он испытал в конце. Когда бедра тангу сжались изо всех сил, выжимая его полностью, до капли.

В то мгновение ему показалось, что сердце сейчас вырвется из груди. Тепло вытянувшейся на нем девушки затопило его целиком, прогоняя последние остатки сковывавшего Миху холода. Он даже смог поднять руки и обнять ее, прежде чем провалился в темноту без сновидений.

Последнее, что запомнилось, — как их сердца бились рядом — удар в удар.

«Где она? — думает Миха. Дикарки больше нет с ним, он лежит один под целым ворохом шкур. — Где я?»

До Михи доносится резкий запах чинги — травы, которую местные курят, предварительно высушив и измельчив. Еще, говорят, чингу варят, но в таком виде она делает человека сонным, глупым и недобрым. Миха слышал от друзей, что варить и пить чингу придумали каторжане. Так они коротают долгие ночи и дни в Кагалыме.

Вслед за запахом до Михи доносится знакомый сухой кашель. Вроде очень тихого лая. Повернув голову на кашель, он уже знает, кого увидит.

Плоское лицо с торчащими кустистыми бровями, крючковатым носом и большими кругами вокруг глаз. Еще расшитая шапка с загнутыми вверх углами, точно совиные «ушки». Человек-сова.

Ойон-атын, как уважительно зовут его местные. Дед Ойон, Старая Сова, так дразнят его мальчишки из Хлада. Он не обижается.

Старый тангу никогда не обижается и не злится, сколько помнит его Миха Атмос.