Но дедушка настоял на том, чтобы отвезти меня. Мы вдвоём отправились на его пикапе. Разговаривали мы немного, что для меня было прекрасно, потому что я и так была взволнована. Всю дорогу я продолжала вертеть в руках палочку от фруктового мороженого, талисман на удачу, который Тедди подарил мне перед отъездом. «Разомнёшь руку», – сказал он мне.

Мы с дедушкой слушали классическую музыку и новости с фермерских угодий по радио, когда удавалось поймать волну. А в остальное время сидели в тишине. Но это была такая умиротворяющая тишина, она заставила меня расслабиться и почувствовать себя ближе к нему, чем я могла бы быть при разговоре по душам.

Бабушка заказала для нас по-настоящему вычурную гостиницу, и было забавно видеть дедушку в его рабочих ботинках и клетчатой фланелевой рубашке среди кружевных салфеток и ароматических средств. Но он воспринял всё это спокойно.

Прослушивание было изнурительным. Мне пришлось сыграть пять отрывков: концерт Шостаковича, две сюиты Баха, «Pezzo capriccioso» Чайковского, что было почти невероятно, и часть «The Mission» Эннио Морриконе, приятный, но рискованный выбор, потому что её записал Йо-Йо Ма, и все будут сравнивать. Я вышла на ватных ногах и с подмышками, мокрыми от пота. Но мои эндорфины*** подскочили, да так, что вкупе с колоссальным чувством облегчения, привели меня в состояние полнейшего головокружения.

– Давай посмотрим город? – предложил дедушка, его губы изогнулись в улыбке.

– Конечно!

Мы сделали всё, что обещала мне бабушка. Дедушка отвёл меня выпить чаю и по магазинам, и даже поужинать, мы отказались он зарезервированного бабушкой столика в каком-то модном месте на Рыбацкой пристани****, вместо этого побродили по Чайнатауну в поисках ресторана с самой длинной очередью ждущих снаружи людей, и поели там.

Когда мы вернулись домой, дедушка высадил меня из машины и обнял. Обычно он предпочитал пожимать руку и, может быть, хлопать по спине по действительно особым случаям. Но сейчас его объятие было крепким и сильным, и я знала, что это его способ сказать мне, что он прекрасно провел время. «Я тоже, дедушка», – шепнула я.

* Джон Колтрейн (1926 –1967) – американский джазовый музыкант.

** Карнеги Холл – концертный зал в Нью-Йорке.

*** Эндорфины – вещества, выработка которых в организме увеличивается в ответ на стресс с целью уменьшения болевых ощущений.

**** Рыбацкая пристань – портовый район Сан-Франциско, одна из главных туристических достопримечательностей города.

 Они только что перевезли меня из послеоперационной палаты в отделение интенсивной терапии или ICU. Это что-то вроде комнаты в форме подковы, с дюжиной кроватей и целой гвардией медсестер, непрерывно суетящейся вокруг и вчитывающейся в компьютерные распечатки с основными жизненными показателями, которые выдают принтеры, стоящие в ногах наших кроватей. Посреди комнаты стоит несколько компьютеров и большой стол, за которым сидит еще одна медсестра.

За мной ухаживают две медсестры, и два врача, сменяющие друг друга. Первый из них – молчаливый рыхлый светловолосый мужчина с усами, который мне не очень-то нравится. Второй доктор – женщина с настолько черной кожей, что она отливает синевой, и мелодичным голосом. Она называет меня «деточка» и постоянно поправляет мое одеяло, хотя даже представить трудно, что я могу его с себя сбросить.

Ко мне подсоединено столько трубок, что я не могу их даже сосчитать: одна тянется через мое горло и через нее я дышу, другая идет через нос, позволяя моему желудку оставаться пустым; одна вставлена в вену, питая меня; еще одна вставлена в мочевой пузырь, выводя оттуда жидкость; еще несколько трубок прикреплено к груди, чтобы отслеживать мое сердцебиение; еще одна подсоединена к моему пальцу, помогая записывать пульс. Вентилятор, наполняющий мои легкие воздухом, работает в четком ритме, как метроном: вдох-выдох, вдох-выдох.

За исключением докторов, медсестер и социального работника, рядом со мной никого не было. Именно социальный работник разговаривает с Ба и дедушкой приглушенным сочувствующим голосом. Она говорит им, что я нахожусь в «тяжелом» состоянии. Но я не очень хорошо понимаю, что значит «тяжелое состояние». В сериалах пациенты всегда либо в критическом состоянии, либо в стабильном. Тяжелое звучит плохо. Могила – это то, куда вы отправляетесь, если здесь что-то не срабатывает.

– Хотел бы я, чтобы мы могли хоть что-то сделать, - говорит Ба. – Я чувствую себя такой бесполезной, просто сижу и чего-то жду.

– Посмотрим, может быть, я смогу провести вас к ней, хотя бы ненадолго, - говорит социальный работник.

У нее кудрявые седые волосы, пятно от кофе на блузке и доброе лицо.

– Она все еще под действием наркоза после операции, она на искусственной вентиляции легких, но это чтобы ей было легче дышать, пока она отходит от травмы. Но даже пациентам в коматозном состоянии полезно услышать хоть пару слов от тех, кто их любит.

В ответ дедушка что-то бубнит себе под нос.

– Есть кто-то, кому бы вы могли еще позвонить?
– спрашивает социальный работник.
– Например, родственники, которые могли бы побыть здесь с вами. Я понимаю, что это, должно быть, огромное испытание для вас, но чем сильнее вы будете, тем больше это поможет Мии.