Бойд Уильям
Шрифт:
– Ужасно рада вас видеть, мистер Маунтстюарт. Оксфорд не кажется таким чужим, когда знаешь, что вы и Питер тоже здесь, на другом конце дороги.
Я настоял, чтобы она звала меня Логаном. Тесс ушла в маленькую кухоньку, заваривать чай.
– Что это тут за шум? – спросил я. Отовсюду слышались какие-то шорохи, шкрябанье.
– В доме полно мышей.
По словам Питера, Тесс приехала на прошлой неделе, подыскала жилье, купила кое-какую мебель (я решил, что речь идет о кровати наверху) и оставила ему записку в домике привратника Бейллиола.
– Домовладельцу она сказала, что я ее брат, – пояснил Питер.
– О, весьма убедительно, – сказал я. – Ты знаешь, что произойдет, если об этом прослышат в колледже? Прокторы будут просто в восторге.
– После всех покупок у нее остались деньги только на то, чтобы оплатить недельное проживание. Так что я заплатил за три месяца вперед.
– Да ты, оказывается еще почище Альфреда Даггана[21], – сказал я. – Все решат, будто ты содержишь любовницу. "Слышали про Скабиуса? Малый из Бейллиола, у которого любовница в Айслипе".
Потом вернулась с чаем Тесс и мы довольно бессвязно поболтали о том, о сем. Оказывается, здесь, в деревне, она назвалась Тесс Скабиус. Все их притворство выплывет наружу за каких-нибудь несколько дней. С другой стороны, за домик нужно платить всего один фунт в неделю, Питеру это по карману. Оказалось также, что Тесс старше нас – ей уже двадцать два. В голубом платье с печатным рисунком она, сидевшая у камина, выглядела довольно мило. Питер говорит, что ему нужно только дождаться двадцати одного года, а там отец его "пусть хоть удавится". Отважные слова. Случившееся несколько ударило ему в голову: для Питера все это слишком красиво и романтично. Я засиделся сегодня допоздна, написал Бену длинное письмо с рассказом о новом, волнующем развитии событий.
Среда, 18 марта
Пил кофе в "Кадена" с Лэнд Фодергилл. На ней был вельветовый плащ под цвет ее глаз. Мы несколько чопорно побеседовали о Муссолини и Италии, и я со смущением обнаружил, насколько лучше моего она осведомлена, – ей известно множество характерных подробностей, мнения ее резки, мои же происходят прямиком из редакционных статей "Дейли мейл" – по крайней мере, тех, которые я потрудился прочесть. В виде извинения, я напомнил себе, что она, как-никак, изучает политику, и все же факт остается фактом: мозг мой покрывается в Оксфорде плесенью, отупевая и немея от непрестанного перезвона колоколов. Я задолжал 18 фунтов в "Блэкуэллз", за книги, и 73 фунта в "Холлз", за разного рода одежду; мое содержание в колледже требует еще десятки, а уж какой счет выставит мне виноторговец, так это и вовсе ведомо одному только Богу. Дик Ходж зовет меня с собой на Пасху в Испанию, очень соблазнительно. Говорит, что нам понадобится всего-навсего 10 фунтов, все очень дешево, особенно если ехать третьим классом. Возможно, я все-таки подожду до лета. Не без удовольствия помышляю о Лондоне – городе, который, по сути дела, мне все еще практически неизвестен.
Пятница, 10 апреля Самнер-плэйс, Южный Кенсингтон
Мама переделала дом. Снаружи поблескивает свежая белая штукатурка. Внутри – лакированные стены, занавеси и ткани, настолько яркие и переливчатые, что глаза слезятся. Верхний этаж она отвела мне: в моем распоряжении спальня и гардеробная с пылающими темно-оранжевыми стенами и зелеными шторами, а также маленькая гостиная, в которой эти краски меняются местами. У нас имеется дворецкий по имени Генри, шофер (и новый автомобиль) по имени Бейкер, повариха миссис Хеселтайн и две горничных (пожилых), которых зовут Сесили и Маргарет. У мамы горничная собственная – Энкарнасьон. Они резко и громко разговаривают по-испански, повергая прочих слуг в заметную оторопь. Ясно, что мы богаты: отец не ошибался, когда говорил, что мы будем хорошо обеспечены.
А мне впервые по-настоящему не хватает его спокойного присутствия в моей жизни. Сегодня пасхальная пятница, мама спросила, не хочу ли я сходить к мессе в Бромптонскую молельню, я отказался. В день, когда похоронили отца, моя вера, какой уж та ни была, ушла вместе с ним в могилу. Как прав был Шелли: в нашем мире атеизм есть абсолютная необходимость. Если мы хотим сохраниться, как личности, то должны полагаться лишь на те силы, которыми наделяет нас собственный наш человеческий дух, – призывы к божеству или к божествам суть лишь форма притворства. С таким же успехом можно выть на луну.
Вечером, за обедом, мама объявила, что в понедельник уедет на неделю или, может быть, дней на десять, в Париж. Я сказал, что после таких трудов по убранству дома она заслужила отдых.
– Я там встречаюсь с другом, – сообщила она с жеманством поистине ужасающим. – С одним моим знакомым, американским джентльменом, – мистером Прендергастом.
Ага, знаменитый мистер Прендергаст, подумал я, однако изобразил неведение.
– А кто он, этот мистер Прендергаст?
– Надеюсь, вы подружитесь.
– Надеяться я тебе запретить не могу, мама.
– Не будь такой букой, Логан. Он очень милый человек – muy simp'atico[22]. И очень помогает мне советами о том, во что вложить средства.
Я сказал, что с нетерпением жду знакомства с ним. Возможно, все эти слуги, весь наш показной шик есть следствие финансовой хватки Прендергаста. Я спросил у мамы, нельзя ли мне на время ее отсутствия пригласить сюда Дика Ходжа. Она возражать не стала.