Черт его знает, как надо здороваться при входе в хату

нестабильных зомби.

– Здоровей видали. Заходи, чего стоишь, все свои. – Путилину

протянул руку шкаф два на полтора метра.

– Я – командир взвода Павел Шанкин. Давай, представься.

– Капитан полиции Путилин Владимир Владимирович.

– Яйца уже седые, а все капитан. Что так? – С кровати в

середине правого ряда проскрежетал голос. В кровати едва

вмещался мужик лет сорока. Приподнялся на локтях, на мосластых

плечах плита нижней челюсти, нос набок, колючие глаза, червячок

лба.

– Потому что народу служил, а не начальничкам.

– Ну, давай подваливай тогда. Здесь у нас званий нет. Все

одинаковыми на тот свет уйдем. Бербенцев моя фамилия, слыхал, может?

– Давай, располагайся, - Шанкин попытался сохранить позицию

лидера, - скоро лекарства принесут.

– А что, известная фамилия? – Спросил Владимир

Владимирович, присаживаясь напротив Бербенцева, аккуратно

снимая тапки.

– Кому надо знают. Слушай, у тебя ничего нет?

– В смысле?

– Да, ладно, не загоняйся. Как там Виктор Андреевич поживает?

– Бербенцев имел в виду Трахова.

– Отлично поживает, бухает по-прежнему. – Путилин имел в

виду Мокшанова. – А ты его откуда знаешь?

– Да так, встречались. Слушай, - перевел тему Бербенцев, - тебя

где зацепило? Китайцы?

– Нет. Жуманиязов.

– Один хер – пиздоглазые! Ебашить их надо!

– Уже. В смысле Жуманияза. Татары помогли.

– Ну, это нормально, если выживать, то вместе.

Бербенцев откинулся на подушку, гримаса исказила и без того

не самое привлекательное лицо, добавил:

– Хотя нас это уже не касается. Ладно, ложись. Тебя не ломает

еще?

– Нет, хороший наркоз.

– Да, хороший. Побольше бы, парней вон уже козявит.

Солдаты лежали на кроватях с напряженными лицами, губы

сжаты, на лбу у некоторых бисер пота.

Дважды крутанулся ключ в замке. Головы будущих суперсолдат

по черепашьи потянулись на звук.

– Так, бойцы, замерзли! – Латунов с чемоданом в руке зашел с

видом академика Павлова в вольер к питомцам.

Головы втянулись, организмы замерли. Латунов поставил

чемодан на стол, позвал командиров отделений:

– Шанкин, Бербенцев, Гибадуллин, ко мне!

На стол из чемодана Латунов выложил шприцы с зачехленными

иголками, разложил в три ряда.

Напротив Путилина скрипнула кровать, Бербенцев с

готовностью метнулся к столу.

– Всем спокойной ночи. – Латунов хлопнул крышкой, резко

добавил:

– Растаяли!

Палата стала походить на муравейник, но с кроватей никто не

вставал. Бойцы сидя ждали, когда вручат вожделенное лекарство.

Что еще за «море волнуется раз?» успеть бы антидот принять, овощем немного узнаешь.

– Давай, Владимир, пора отдыхать, завтра трудный день. –

Бербенцев сел на кровать, положил на тумбочку шприцы. Достал

жгут, отработанными движениями затянул бицепс, закатал рукав.

Предплечье посинело, на венах отчетливые дороги от инъекций.

Наркоман подмигнул, зубами снял колпачок с иглы. Одно

движение – иголка в вене. Бербенцев медленно, чтобы не вспенить

раствор, вводил героин, к концу движения поршня блаженная

улыбка на лице, глаза осоловели.

– Сам не можешь пока? Давай помогу. – Бербенцев медленными, но уверенными движениями взял второй шприц, наклонился к

Путилину.

– Закатай рукав, боец великой армии.

Путилин прилег на спину, вскоре уже знакомые искры заиграли

по ногам. Надо сосредоточиться, нельзя превращаться в

наркомана.

– Бербенец, слышь, где туалет здесь?

– За дверью, перед выходом в коридор, там одна открытая дверь, не ошибешься. Проводить, а то закемаришь над очком?

– Не надо, я быстро.

Путилин вернулся через три минуты, антидот начинал

действовать. Внедренный боец изображал вмазанного наркошу: ссутулился, подбородок на грудь, веки упали.

В сумраке дежурного освещения Путилин рухнул на кровать, перевернулся на спину. Рана не болит, чувства приходят в норму, надо присмотреться, прислушаться. Только бы не заснуть под