Алишер встал, расплатился, не замечая протестующих жестов Володи, и зашагал в сторону корпуса.

Впервые Володя, провалившись в прожитое, обнаружил себя не в своем дворе и махалле, а в незнакомом месте. Он стоял на краю широкого строительного котлована. Внизу, на дне, выясняли отношения два подростка. На таком расстоянии нельзя было разобрать, в чем суть ссоры и кто из них прав, но тот, кто был крупнее и выше, обхватил меньшего за шею и стал душить. Володя взял с земли сухой комок глины и запустил им в высокого. Он целил в голову и почему-то был уверен, что попадет именно в ту голову, в которую целил. Так и случилось. Большой выпустил маленького и упал.

Но быстро встал и, потирая ушибленный затылок, побежал к тому краю котлована, где стоял Володя.

Сначала Володя убегал вполсилы: ему казалось, что фора велика. Но вот большой выкарабкался из котлована и стал стремительно настигать задыхающегося Володю. Догнал, повалил на землю, но внезапно хватка ослабла. Володя успел заметить взрослые руки, тянущие противника назад, и все погасло перед глазами.

Удивительно, сколь малое время занимали в реальности эти прорывы в прошлое. Там Володя успел спасти подростка и чуть не погибнуть. Здесь мороженое в металлической вазочке подтаяло едва на пол-ложки. Прожитое время, словно свернутое в тонкий свиток, легко помещалось в футляр настоящего.

Машинально он собрал подтаявшее в ложку и отправил в рот. В следующую секунду вспомнил, от кого пломбир, и вскочил на ноги. Поколебавшись, сел на место и снял жирную стружку с верхнего шарика.

Такси ждало у лестницы. Когда Володя спустился, Муравцев и Чудинов уже сидели в машине. Вскоре появилась Анжела. Она несла подарок Рустама — коробку конфет в полупрозрачном нарядном пакете.

— И ты, Ястрижевская? — приветствовал ее Муравцев. — А заболеть не боишься?

— Макса навестить — наш долг. Заболею так заболею, — добавила она уже тише. И совсем еле слышно: — Так мне и надо.

Глаза ее заблестели.

— Брось ты, Анжела, не переживай. — Чудинов, кажется, расслышал последнюю фразу. — Это был несчастный случай. И Рустам, кстати, остается.

Такси катилось по старому городу. Володя сидел впереди. Звучавшие за спиной голоса коллег озвучивали медленно разворачивающийся пейзаж.

Новый город неотвратимо поедал хитросплетения и закоулки старого, как точилка стачивает уроненный однажды на пол карандаш. Саманная стружка смешивалась с землей.

Володя заметил, что они проезжают место, где когда-то петляла и ветвилась его махалля. Теперь здесь заправка, школа, торговые ряды. Его память, закатанная в асфальт. Чудом уцелели два тополя, под которыми прежде стояла синяя фанерная будка сапожника.

Машина встала на светофоре, и Володя успел разглядеть чигирь. Ровесник его детства все так же неутомимо зачерпывал жестяными цилиндрами воду из арыка, но теперь это зачерпывание было бесплодным: пронеся воду по кругу, он выливал ее не в узкий желоб, как раньше, а возвращал в целости и сохранности арыку.

Машина тронулась, и голоса спутников вновь проступили сквозь измененный временем пейзаж.

— …Вый… вый…

— Тёма, не выражайся: здесь дама, — вставил Чудинов и тут же ойкнул, должно быть получив кулаком по коленке.

— Выйдут женщины и дети, все твои униженные и оскорбленные, на пикет, когда тебя эти псы заберут?

— Эх, Тёма, темный ты человек. Я от женщин и детей ничего не жду — мне редакция зарплату платит. Просто я вижу, что от статей бывает людям реальный толк.

— Ага, это ты про то, как невинной старушке телефон восстановили?

— Это я про все.

— Таких газет, как мы, в городе три-четыре на обоих языках, и тем недолго осталось. Вре… времена, Леша, изменились: впору себя спасать, а не старушек. Ад… ад… о душе своей позаботиться.

— Да, кстати, о душе. Ты когда меня со своим гуру знакомить будешь? Месяц назад обещал.

— Негр… негр…

— Да не гружу я тебя. Просто уже заикнулся Рустаму — он дает добро и полполосы. Теперь на каждой планерке спрашивает.

— Икс… икс., и кстати, ты отлично знаешь, что наставник у суфиев пир, а не гуру.

— Артем, вы крещеный? — неожиданно вмешалась в разговор Анжела.

— Як… як… я крещеный, но это мое сугубо частное дело.

— Универсам, приехали, — остановил машину таксист, и все растерянно замолчали.

— Вот так вота, — показывает Рашид самбистский прием, и Володя заваливается в чахлую траву.

Ему досадно, что не устоял на ногах, но он утешает себя: если б не упал — показ приема не состоялся бы.

— Ра-ашид! — кричат на том конце улицы. — Иди домой, помогать будешь.