– Мне нужно ужин готовить, – улыбнулась она.

Настроение ее губ вновь не совпало с настроением глаз. Я нерешительно замолчала, она пригласила меня к себе. Оля жарила картошку с грибами, а я жалела, что редко ее готовлю. Лень. У меня есть фритюрница.

– У Лиски ботинки промокают, – вдруг сказала она. – Думаю купить… Или она еще в них походит?

– Не стоит. Сезон уже кончается.

Я ногой задвинула пакеты с покупками под кухонный стол. Пакеты прошуршали по полу и упали. Оля оглянулась и покраснела. Мне стало неловко. Зачем лишний раз обращать внимание на то, что и так очевидно?

– Появились новые куклы? – фальшиво и бодро спросила я.

– Да.

– Покажите! – воскликнула я.

Я еще не успела спросить, как мне страстно захотелось их увидеть. Оля не стала отказывать и привела меня в комнату Лизы.

– Великолепно, – искренне сказала я.

У меня на колене сидела тощая кукла в черном плаще, красном облегающем костюме и желтых башмаках. Матерчатые руки разведены бессильным жестом, а ноги сшиты так, что, кажется, вот-вот он упадет на два колена. Но меня зачаровала ее голова. Под красным колпаком грустное лицо больного старика. Каждая простроченная морщинка – глубокий след болезней и обид. И все морщины на своем законном месте, как в жизни. Унылый, вислый нос, поникшие козлиная бородка и усы из седого льна. Углы губ скорбно опущены, а нижняя губа отвисла, как будто он не понимает и потому недоумевает. Но главное глаза. Зрачок смотрит прямо в лицо: за что?

– Это Панталоне? – не веря, спросила я, вспомнив, что Оля мне рассказывала.

– Да, – улыбнулась она. – Похоже?

– Не очень. Если бы не костюм, я бы не догадалась. Это не комический персонаж…

– Мне почему-то его жаль, – смущенно засмеялась она. – У него есть мечта, которую нужно сберечь. Но он проиграет. Нет ни сил, ни везения. Все в прошлом. Его обманывают, ему приходится поступать нечестно. Над ним смеются, он просит, чтобы его пожалели. Он не болеет, он просит внимания и сочувствия. По-моему, он знает, что не успеет, в его распоряжении всего двадцать четыре часа. И потому ведет себя как шут.

– Да, – согласилась я. – От отчаяния люди совершают глупые поступки.

Я неожиданно вспомнила: Савельев узнал, что жена изменяет ему с Троцким, именно от Бухариной.

– Зачем мне это знать? – спросил он.

– Поставь ее на место, – потребовала Бухарина.

– А ты своего уже поставила?

Бухарина промолчала, ей нечего было ответить. Савельев поставил жену на место, она сменила место, уйдя к Троцкому. У Савельевой и раньше были любовники, ее муж об этом знал, но никто не осмеливался говорить с ним в открытую. Так часто бывает. Все так бы и текло, если бы не Бухарина. Она оказалась первой. Так Бухарина, сама того не желая, стронула снежный ком, который и похоронил ее семью. Хотя, может, случилось так, как случилось. И вины Бухариной в этом нет. И она, конечно же, не шут.

– Удивительно, что у итальянцев почти нет персонажей, подобных Панталоне, – сказала я. – Таких женщин полно в реальной жизни.

– Да. Странно, – удивилась Оля. – Мне это в голову не приходило.

– А у французов есть, – засмеялась я. – Марселина из «Безумной женитьбы» Бомарше.

– Насколько я помню, ей все же повезло.

– Да, – весело сказала я. – Лучше синица в руке, чем журавль в небе.

– Не знаю, – не согласилась она со мной. Вежливо.

– А вы максималистка! – засмеялась я.

Оля промолчала, а я поняла, почему ей плохо живется. Как там говорил ее муж, любитель восточной поэзии? Разлука не имеет цвета? А жизнь имеет! Сила в ней могучая, и силе той нет конца. Ей тридцать три, пора бы и понять.

Мой недоросль обрадовался тряпкам больше, чем мне. Я разозлилась.

– Барахольщик! Хоть бы книги читал! За всю жизнь ты прочитал только две. О Фритьофе Нансене и о скифах. Возьми хотя бы Гарри Поттера, его уже давно все прочитали.

– Там слишком много букв, – пробурчал недоросль, изучая стильные карманы на коленях у стильных джинсов.

– Буквы считаешь? – ехидно спросила я.

– Не-а. Я их нюхаю! – захохотал недоросль.

– Балбес! – возмутилась я.

– Так точно, полковник Кворитч!

Уже ложась спать, я рассказала Сергею, что Бухарина беседует с посторонними мужчинами глазами, а наш сын нюхает буквы.

– Нюхает буквы?! – потрясенно спросил муж.

– А мы их чихаем! – захохотала я.

Мой муж пытал меня, требуя рассказать, что творится с нашим сыном, забыв о Бухариной. Я хохотала как ненормальная. Мы все помешаны на детях. Личная жизнь других персонажей в нашу комедию не вписывалась. Жизнь виртуозно обходилась бородатыми шутками и заученными трюками. Как у всех.

Лиза

После переезда Мишкиной семьи в гречишном каньоне появился большой стол и скамейки. Мишкин папа предложил начать балконные сезоны и продолжать их с марта до ноября без антрактов. Зимой – по желанию, но в Новый год обязательно. Гостям полагалось перелезать через подоконники и гулять дни и ночи напролет под солнцем, а потом под звездным небом. Первый балконный сезон Сергей Николаевич затеял восьмого марта, заманив нас ароматом шашлыков. Мама стояла на моем подоконнике, не решаясь прыгнуть.