Начало фазы С можно отсчитывать приблизительно с весны 1990 г. — выборов на Съезд народных депутатов РСФСР. В это время в РСФСР происходил бурный переход от политики через культуру к классической электоральной политике или, другими словами, от до-политической к политической фазе советского общества.

270 Brudny Yitzhak М. Reinventing Russia. Russian Nationalism and the Soviet

State, 1953-1991. Cambridge, Mass., 1998. P. 13.

271 Ibid. P. 14.

Стоит также напомнить методологически важное замечание Хроха о критическом значении содержания и интенсивности фазы В для понимания национализма фазы С. Применительно к нашему случае это означает, что развитие русского национализма в дополитической фазе (60-е — первая половина 80-х годов XX в.) во многом предопределило его судьбу в 90-е годы.

Социокультурные и политико-идеологические факторы возникновения и подъема русского национализма

Появление национализма не вытекает с неизбежностью из разделяемого нами примордиалистского подхода к этничности. Биологическая природа этничности не продуцирует сама по себе политический национализм или развитое национальное самосознание, а лишь открывает подобную возможность, формы и даже сама актуализация которой решающим образом зависят от конкретно-исторических обстоятельств.

То же самое можно сказать о популярной в теориях национализма связи модернизации и национализма, которая нередко трактуется весьма примитивно: модернизация-де автоматически ведет к национализму. Это, мягко говоря, не так. Модернизация создает важные, необходимые условия национализма: массовое городское общество как главного потенциального потребителя националистической продукции, а также каналы и средства ее производства и распространения, но не производит национализм per se. Для его появления и распространения как минимум необходим производитель соответствующего продукта — интеллектуальная элита националистического толка.

Эти методологические замечания указывают на критическую важность анализа исторической констелляции, породившей русский национализм. Вопреки распространенному заблуждению, такая констелляция сложилась вовсе не при Иосифе Сталине, а при Никите Хрущеве. Хотя при «красном цезаре» произошел отказ от политики тотального подавления русского самосознания, русской культуры и даже самого русского имени в пользу инструментального использования русского этнического фактора, никакого русского национализма — хотя бы в виде дискурсивной формации — в то время не возникло, да и не могло возникнуть. Как не могло появиться либерального западничества, социал-демократического реформизма и любого другого «изма». Очень уж тогдашняя среда не подходила для подобных культурных и идеологических экзерсисов. Поэтому попытка обнаружить в ней русский национализм — занятие по своей плодотворности сравнимое с поисками гуманистических мотивов в деятельности тов. Сталина. Не стоит смешивать мифы о сталинской эпохе с ее жестокой реальностью.

Именно правление Хрущева, как убедительно показал Брудный, имело решающее значение для формирования русского национализма. Хотя нет ни одного националиста, замолвившего доброе словечко о «всесоюзном кукурузнике», русские националисты точно такие же дети ненавидимой ими «оттепели», как их либеральные оппоненты. Появление первой, еще очень робкой диссидентской поросли во второй половине 50-х годов прошлого века оказалось возможным лишь благодаря десталинизации и общей либерализации советской жизни. Причем среди первых диссидентских групп имелись и националистические: Народно-демократическая (1955-1958 гг.) и Российская национально-социалистическая (1956-1958 гг.) партии. Это были небольшие (не более 10-20 человек каждая) организации со смутными программами, но весьма радикальными целями: свержение «еврейско-комиссарского ига в СССР» и возрождение русской нации. Однако их деятельность была пресечена в зародыше и не успела оказать хоть какое-то влияние на общество. Даже о самом факте существования этих подпольных групп стало известно лишь благодаря историческим разысканиям 1990-х гг.

Неизмеримо большее значение имел легальный, подцензурный национализм, который также начал складываться во второй половине 50-х годов прошлого века. Хотя мощный первотолчок ему дала Великая Отечественная война — не случайно организационно-кадровое ядро русофильской фракции советской интеллигенции составили фронтовики — именно хрущевская политика позволила националистическим настроениям кристаллизоваться и оформиться. Как культурно-идеологическая позиция и политическое мировоззрение русский национализм появился только благодаря хрущевской либерализации. В националистическом культурном истеблишменте советской эпохи отчетливо прослеживаются две возрастные волны: военное поколение (родившиеся в 1920—1925 гг.) и «дети оттепели» (родившиеся в 1926—1938 гг. и прошедшие социализацию в постсталинскую эпоху).

Прекращение террора, десталинизация и общая гуманизация жизни сформировали новую социокультурную ситуацию — с несравненно более высоким, чем прежде, уровнем свободы, включая свободу формулирования и выражения широкого диапазона культурно-идеологических взглядов. При Хрущеве для публичной дискуссии были «распечатаны» всего лишь две темы, но зато какие: состояние деревни и сталинизм! По старой, еще дореволюционной традиции площадкой для общественных дискуссий стали «толстые» литературные журналы, но сама эта традиция возродилась только благодаря хрущевской «оттепели». Основным поставщиком продукции для журналов, зачинателем и модератором дискуссий в подавляющем большинстве случаев выступала интеллектуальная элита272, а главным потребителем — верхние слои советской интеллигенции; впоследствии аудитория кардинально расширилась за счет подключения массовой интеллигенции. (Здесь к месту напомнить социологическую закономерность, отмеченную одним из корифеев «национализмоведения» Энтони Смитом: националистические движения обычно начинаются как культурные и приобретают политическое значение, рекрутируя участников из таких свободных профессий, как медицина, право и журналистика.)

Но почему же произошла «национализация» части советской культурной элиты? Инерция мощного патриотизма военных лет, законное чувство национальной гордости победителей — самоочевидный фактор, не нуждающийся в дополнительном анализе. Не менее важно, однако, что русский национализм был ответом на кризис идентичности — личной, групповой и общенациональной. Что имеется в виду?

Проделанный Брудным анализ социального профиля националистического культурного истеблишмента показал, что главное социальное различие между русскими националистами и ненационалистами касалось происхождения: большинство видных националистов (точнее, 97 из 152, то 64%) родилось и выросло в деревне или в маленьких городах. В их судьбе как в капле воды отразилась судьба русского крестьянства, перемолотого жерновами сталинской модернизации. В 1930-е гг. из деревни в город перебралось почти 27 млн крестьян, в 1939—1959 гг. — еще 24 млн. РСФСФ была самой урбанизированной, за исключением Латвии и Эстонии, советской республикой: в 1959 г. в ее городах жило 52% ее населения, в 1970-м — 62%.