Если власть пыталась влиять на общество через интеллигенцию, то и русофильская интеллигенция в свою очередь пыталась культурно и духовно повлиять на власть, развернуть ее в русском национальном направлении, точнее, в направлении смутного национал-большевистского синтеза. Учитывая же принципиальный отказ этой интеллигенции от выработки самостоятельной политической позиции, она нуждалась во власти не меньше, чем та в ней. Ведь кто-то же должен был претворять в жизнь консервативную утопию русского национализма! Можно сказать, что кооперация власти и русских националистов носила обоюдовыгодный характер, причем со стороны власти это был брак по расчету, в то время как националисты испытывали к ней искреннюю, но, как со всей очевидностью выяснилось, безответную симпатию.

Главный аналитический вопрос — результаты политики включения: насколько успешной она оказалась, каковы были ее последствия? По мнению некоторых авторов, результатом флирта власти с русскими националистическими интеллигентами стало формирование влиятельной «русской партии», небезуспешно стремившейся к политическому доминированию в СССР и трансформации советского строя в национал-большевистском духе280. В подтверждение этого взгляда «расшифровываются» покровители русского национализма в советской политической элите, реконструируется зловещая конфигурация «русской партии», якобы расползавшейся по властному телу подобно раковой опухоли. Ничтоже сумняшеся российский «ученый» утверждает, что большинство сотрудников партийного-государственного аппарата, включая членов Политбюро, разделяли националистические взгляды281. Остается задаться недоуменным вопросом: почему же это большинство не реализовало свои националистические идеи?

280 зта точка зрения наиболее рельефно выражена в: Янов Александр. Русская идея и 2000-й год. Нью-Йорк, 1988. Близок к ней и российский автор

Николай Митрохин. См.: Митрохин Николай. Русская партия: Движение

русских националистов в СССР. 1953-1985 годы. М., 2003.

281 Митрохин Николай. Указ. соч. С. 357.

Трезвый научный анализ, основанный на доступных кремлевских архивах и воспоминаниях, камня на камне не оставляет от квазиинтеллектуальных фантазмов.

У русской националистической интеллигенции действительно имелись покровители в высшем коммунистическом эшелоне, но чаще всего совсем не те, которых называла тогдашняя молва. Знаменитый «железный Шурик» — сосредоточивший в своих руках несколько ключевых политико-административных позиций Александр Шелепин — не только не был «крестным отцом» русского национализма, но и вообще чурался его. Затруднительно увидеть русского националиста в человеке, который после октября 1964 г. громче всех ратовал за возрождение классового подхода и больше всего на свете боялся идеологической ереси.

А вот глава советского комсомола, Сергей Павлов, оказал в середине — второй половине 1960-х гг. критически важную поддержку «Молодой гвардии», превратившую ее в центр кристаллизации русского национализма. За что сам поплатился карьерой282. Вероятно, он был единственным высокопоставленным советским политиком, которого можно назвать, да и то с натяжкой, русским националистом.

Зато вряд ли таковыми были первый заместитель председателя Совета Министров СССР Дмитрий Полянский и белорусский коммунистический лидер Петр Машеров. Хотя чувствительность к проблематике националистического дискурса (например, экологической), ощущение важности русского этнического фактора и некоторые покровительственные жесты в адрес националистических интеллигентов позволяют усмотреть в них симпатизантов русофильского направления, нет оснований считать этих политиков русскими националистами в общепринятом понимании термина «национализм». В противном случае к русским националистам (точнее, к криптонационалистам) придется отнести и Леонида Брежнева, и Михаила Суслова, и Константина Черненко, ведь они также отдавали себе отчет в важности русского этнического фактора, считали крайне необходимым и желательным поощрение патриотических настроений в стране, негативно относились к либерально-западническому тренду в общественной жизни.

282 См.: Семанов С. Откуда есть пошла Русская партия // К не нашим. Из истории русского патриотического движения / Сост. С. Семанов, А. Лотарева. М., 2006. С. 10.

В самом общем плане можно сказать, что официальная советская идеология отчасти пересекалась с русской националистической, что, с одной стороны, вызывало напряжение между ними как идеологическими конкурентами, ас другой — открывало возможность для некоторого сорудничества.

На протяжении почти пятнадцати лет (с середины 60-х до начала 80-х годов прошлого века) такие ключевые фигуры советской политики, как Брежнев и Суслов, не возражая против идеологической критики русофилов, избегали ultima ratio regis постсталинской эпохи — так называемых «оргвыводов» или, проще говоря, снятия и замены руководящих кадров националистического толка в культуре. Мощный удар по истеблишментарному национализму был нанесен лишь в 1981-1982 гг., когда больные Брежнев, Суслов и Черненко уже плохо контролировали ситуацию, да и самих себя. А вот пока они были, что называется, в здравом уме и твердой памяти, дело обстояло иначе.

Последствия специального заседания секретариата ЦК КПСС в декабре 1970 г., на котором разбиралась «Молодая гвардия», оказались более чем мягкими: журнал всего лишь осудили за увлечение «стариной»; его редактора, Анатолия Никонова, не «бросили на низовку», а перевели главредом же «Вокруг света». Но «молодогвардейцы» и после этого продолжали гнуть прежнюю линию, пользуясь покровительством нового лидера советской молодежи, Евгения Тяжельникова.

Развернуть ситуацию не смогла даже открытая атака на русских националистов, предпринятая такой влиятельной фигурой, как исполнявший обязанности заведующего отделом пропаганды и агитации ЦК Александр Яковлев. Его знаменитая публикация «Против антиисторизма» (Литературная газета. 1972. 15 ноября283) вызвала сплоченный отпор русских националистов и, что несравненно более важно, упоминавшуюся выше остро негативную реакцию высшего советского руководства. Назначение Яковлева послом в малозначимую Канаду было фактической политической ссылкой.