Но пришлось вернуться к вопросу о нашей поездке в США, и минутное оживление на невозмутимом лице человека, который в известной мере распоряжался нашей судьбой, снова сменилось стеклянным отсутствующим взглядом, направленным в сторону окна. Товарищ Борисов объяснил нам, что Москва не справляется с обилием и сложностью задач, стоящих на очереди, и что ждать разрешения на поездку в ближайшее время не приходится.

Тем не менее мы распрощались с ним довольно весело, потому что именно в этот момент наше решение ехать в Америку окончательно созрело. И мы вышли из его кабинета совершенно окрыленные. Наш путь лежал в ближайшее кафе, где мы, словно скинув с себя чары советского колдовства, снова почувствовали себя свободными людьми.

Эту обретенную внутреннюю свободу мы с Беллой воспитывали в себе, бесконечно разговаривая друг с другом о преодолении рабского чувства, которое внедрялось всей нашей государственной системой. Современному читателю очень трудно представить себе, какой непростой путь следовало преодолеть гражданину нашей страны, чтобы решиться на неповиновение советским властям. Чудовищная тоталитарная система воспитывала в своих подданных чувство слепого послушания букве ею же придуманного закона.

Конечно, многие избавлялись от ига, решив остаться на Западе, раз и навсегда порвав отношения с советской властью. Но наше внутреннее устройство диктовало необходимость вернуться обратно, и нам следовало быть свободными людьми в условиях несвободы. В тот момент идея выехать в США без разрешения наших властей была чрезвычайно крамольной. Да и не было, по существу, прецедента подобного рода. И вот, пройдя этот внутренний путь, мы получили счастливую уверенность в правоте собственного решения. И как следствие этого — обретение прекрасного настроения.

Английскую визу мы получили с легкостью, потому что у нас было приглашение из Кембриджа на Международный фестиваль поэзии. Дата нашего отъезда была уже близка: фестиваль начинался 14 апреля. И накануне дня рождения Беллы мы вылетели в Лондон.

Приехав в Лондон, мы стремились увидеться с интересными людьми из русской эмиграции. Встретились с Игорем Голомштоком, который преподавал в Оксфорде и писал о советских художниках-авангардистах, с Александром Моисеевичем Пятигорским, философом, востоковедом, филологом, писателем. Встречался я и с обосновавшимся в Лондоне художником Олегом Прокофьевым, сыном Сергея Прокофьева. Я хорошо знал его в Москве и порадовался его союзу с Камиллой Грей — прекрасной молодой женщиной, прославившейся своей книгой о русском авангарде «Великий эксперимент», в которой были представлены многие не известные на Западе русские художники и показано их соотношение во времени с художниками, работавшими в Европе. Оказалось, что зачастую русский авангард шел впереди западного. Эта книга буквально перевернула сознание художественного мира, заставила многих по-новому взглянуть на наше искусство.

В Лондоне жил мой давний приятель Шура Шикварц, который в свое время приезжал в Москву, где мы и познакомились. О нем мне хочется сказать несколько слов. Родился Шура в Харбине, в семье эмигрантов из России. Там же был призван в китайскую армию, воевал против Чан Кайши, попал в гоминьдановский плен, где провел три года. После освобождения вместе со своим братом Вовой добрался до Европы. Потом их пути разошлись, брат оказался в Швейцарии и стал банкиром. Шура стал поэтом, писал наивные стихи по-английски.

Утром в моем гостиничном номере раздавался телефонный звонок, и Шура произносил английское приветствие, затем спрашивал, что я сейчас делаю и, не дожидаясь ответа, говорил: «А я делаю мой фест дринк». Шура владел в Лондоне шестью китайскими барами с экзотическими названиями — «Бумажный тигр», «Золотая утка» и тому подобными. В течение дня мы должны были их все обойти. А потом он приглашал нас в большой китайский ресторан, где бывало много посетителей, и объяснял, что выпивать следует в барах, а обедать именно в этом ресторане, потому что там всегда свежие морские продукты из Китая. Для меня было подлинным наслаждением слышать, как он заказывал блюда по-китайски. Вечером Шура водил нас на неофициальные приемы, устраиваемые оригинальными персонами артистического мира Лондона.

В Кембридж мы поехали с Шурой на его «ситроене». Иметь французскую машину было определенным вызовом по отношению к консервативно настроенным англичанам. Как бы в отместку за это мы не нашли по дороге ни одной станции обслуживания этой фирмы.

Кембридж произвел на нас большое впечатление изумительной готической архитектурой малых университетских зданий и, конечно, устройством жизни студентов, сочетающих совершенную свободу поведения с высоким уровнем получаемых знаний и осознанностью их приобретения.

Выступление Беллы на поэтическом фестивале прошло триумфально. Из-за того, что переводы доносили лишь малую толику смысла, Белла должна была перед чтением передавать в двух фразах содержание стихотворений.

Из Кембриджа, не заезжая в Лондон, мы проехали в Оксфорд. Здесь мы тоже побывали в университете и встретились с профессорами Slavic department.

Белла хотела повидать сестер Пастернака, Лидию и Жозефину, живших в Оксфорде в доме своего отца, знаменитого русского художника Леонида Осиповича Пастернака. Общение с ними было для нас очень интересным. Мы вспоминали историю получения Борисом Леонидовичем Нобелевской премии, говорили о Евгении Борисовиче и его жене Алене, с которыми в Москве находились в постоянной дружеской связи. Лидия и Жозефина были чрезвычайно растроганы встречей и радовались весточке из Москвы.

Состоялась еще одна замечательная встреча — с удивительным человеком, лордом Николасом Бетелом. Мы были знакомы еще в Москве. Он перевел роман Солженицына «Раковый корпус» и изумлял нас знанием русского блатного языка. Слова «шмон» и «фраер» то и дело слетали с его уст. Поражал его интерес к русским проблемам. В Лондоне вышла в свет его книга «Последняя тайна», рассказывающая о выдаче английскими властями Советскому Союзу, в соответствии с Ялтинскими соглашениями, советских военнопленных и казаков-эмигрантов с семьями. Читать книгу было мучительно, столь жестокую правду она раскрывала. Из-за публикации этой книги у лорда Бетела были большие неприятности в своей стране.