— И что же произошло? — участливо спросила Джо.

Чейз понял, что он перестал говорить и теперь 104 просто блуждал в своих неприятных воспоминаниях.

— Мне все время не хватало денег, и я не хотел отправлять картины домой, поэтому Джордж отвозил их в дом своих родителей на Лонг-Айленде. Они вращались в артистических кругах.

— Да, я знаю. Знакомство с Барретами может обеспечить успех любой экспозиции или начинающего художника. Ну а если они соберутся у тебя что-то купить, тогда берегись.

— Но у них было столько же шансов уничтожить тебя, — жестко сказал Чейз. — Короче говоря, Мэриан Баррет показала несколько моих работ своему другу, который собирался открывать новую выставку. Он решил представить их публике.

— Это, наверное, так здорово, Чейз.

— Ну да, неплохо. Они даже сделали для меня отдельную экспозицию. Знаешь, как редко такая удача выпадает начинающим художникам!

— Я была на нескольких открытиях выставок и нескольких дебютных экспозициях. Кстати, водил меня туда Джордж.

— Насколько я знаю, он стал большим человеком после смерти отца. — Чейзу стало противно от того, как саркастически прозвучали эти слова. Он не имел права обвинять Джорджа в его любви к искусству только потому, что ему самому когда-то не повезло.

— Джордж всегда говорит, что творчество и воображение — одни из самых драгоценных даров природы человеку, — сказала Джо, — поэтому он занялся…

— Издательством, — перебил Чейз. — Сам он напрочь лишен творческой жилки, а благодаря общению с писателями он создает вокруг себя атмосферу гениальности.

Джо кивнула:

— Да, это верно. Он готов пойти на что угодно, чтобы отстоять права своих гениев, как он нас называет.

— Я знаю, — тихо ответил Чейз. — У меня было невероятное количество проблем, а он всегда вытаскивал меня.

У Джо на языке вертелась масса вопросов, и Чейз прекрасно это понимал. Но она решила дать ему возможность рассказывать так, как он хочет, не торопя и не прерывая его.

— Все навалилось на меня одновременно, — сказал он, вспоминая подробности того ужасного года, — мне нужно было готовиться к выставке и к сессии. Тогда же я познакомился с Лорной. Это была совершенно удивительная женщина, не похожая на всех остальных, красивая и утонченная. Она знала практически всех, кого стоило знать в артистических кругах. Это должно было вызвать во мне подозрения, но я был так уверен в собственной значительности; поэтому мне совсем не показалось странным, что она не смогла устоять передо мной. — Он горько усмехнулся. — Я был всего лишь глупым фермером из глубинки. Все, кроме меня, это понимали.

— У тебя талант, Чейз. Иначе они бы не обратили на тебя внимания.

Он мрачно улыбнулся тому, как она горячо защищала свой мир.

— Неужели? Я много думал о том, удалось ли бы им заманить в свои сети другого, более искушенного и талантливого, художника. Ведь я был доверчив, как ягненок.

Он посмотрел на Джо и прочел в ее глазах вопрос, который она не хотела или не могла задать.

— Потом, — продолжал он, — я начал замечать какие-то непонятные несоответствия. Картины снимали с выставки или продавали дешевле, чем я хотел. И тогда я стал понимать, что очень мало знаю о мире искусства. Джордж… узнал, что меня обманывали, причем нагло и подло, и в силу своего характера рассказал мне об этом. Я тогда не поверил и сломал ему нос.

Джо так потрясло это признание, что она случайно пришпорила лошадь. Но Чейз остановил ее, обогнав и преградив дорогу. Она посмотрела на него, увидев отпечатки потерянной наивности и отвращения к себе — все то, что она когда-то заметила на фотографии в кабинете Джорджа.

Она взяла его за руку. Ее сердце болело его болью, ее глаза готовы были оплакать то, что он потерял.

— Джордж обожает свой шрам на носу. Он говорит, что это придает ему шарм, против которого не может устоять ни одна женщина.

— Джордж даже это умудрился повернуть в свою пользу, — усмехнулся Чейз, подавив тяжелый вздох. — Он пытался удержать меня от разговора с подонком, обманувшим меня, чтобы уберечь от унижения. Но я считал, что должен сам о себе позаботиться.

Чейз сжал кулаки, и мышцы на его плечах угрожающе напряглись. Джо нежно взяла его руку в свою и легонько погладила, пока наконец его пальцы не разжались и не сплелись с ее. Как бы ей хотелось, чтобы открыть его сердце оказалось так же просто, но предательство другой женщины закрыло его навеки.

— Я застал их вдвоем, — сказал он ледяным голосом. — Лорна хохотала над тем, какой я глупый теленок, когда ее рот не был занят его языком или другой частью его тела. Черт возьми, Джо, я думаю, ты можешь себе представить эту картину!

Джо сглотнула, испугавшись ненависти, зазвеневшей в его голосе, и его напрягшихся мускулов. Она почувствовала, как из глубины груди поднимается невыносимая боль, и потянулась, чтобы коснуться его щеки.

— Это было очень давно, — сказала она, отчаянно желая растопить лед своим прикосновением, но это не помогло.