На мгновение над шестифутовым стволом мелькнуло и сразу же исчезло чье-то лицо. Забежав за бревно, я увидел женщину на лошади, скакавшей во весь опор. Ко­пыта звонко ударяли по набегавшей волне. По перекошенной спине всадницы можно было понять, что она вовсе не намерена скакать дальше и пытается остановить и повернуть коня в мою сторону. Это лошадь — а не миссис Ибарра — пришла в ужас от странного вида гринго, неожиданно появившегося из-за бревна на безлюдном Черном взморье.

Несомненно, миссис Ибарра также не пришла в восторг от встречи со мной; но она была женщиной, приучившей себя к превратностям жизни на побережье, и не при­надлежала к людям, обращающимся в бегство при внезапной встрече с чужестран­цем.

Постепенно она совладала с лошадью, остановила ее в сотне ярдов от меня и по­вернула. Теперь я мог рассмотреть небольшого пепельно–серого criollo [48] жеребца, одного из выносливых, прошедших суровый отбор потомков старинной испанской ло­шади. Они сумели выжить на тропических берегах в неблагоприятных для лошадей условиях и превратились в животных, стойких к паразитам, не пугающихся вампиров; экономных, как верблюды, к расходованию жидкости и привыкших ходить по песку. Эти лошади — совершенно особой породы, которую с эстетической точки зрения не­выгодно сравнивать со всеми прочими, но они имеют ряд достоинств.

Конь, на котором восседала миссис Ибарра, отличался странной крысоподобной мордой на характерной для здешних лошадей овечьей шее. Его с большим трудом удалось повернуть в мою сторону, и, так как это было против его воли, он недоволь­но косил глазом. Только потому, что воля наездницы оказалась сильнее, коню при­шлось уступить.

Направляясь ко мне, миссис Ибарра ехала вдаль берега, все время держась бли­же к морю, крепко натянув поводья и барабаня пятками по плотному брюху лошади.

– Adios! [49] — сказала она, бросив на меня беглый взгляд. Adios, сказанное с такой интонацией, означает что человек проходит мимо. В подобных случаях оно имеет двойное значение: приветствия при встрече и одновременно прощания, так как расставание происходит сразу же. Это «здравствуйте — прощайте». Насколько я знаю, такое слово не имеет равнозначащего на языке англичан и североамерикан­цев. Испанцы иногда его произносят с особо деликатной интонацией. И его значение отнюдь не столь просто, как это утверждают учебники и некоторые учителя.

Разумеется, у миссис Ибарры не было никакой причины для остановки. Но когда она поздоровалась, я заметил жемчужный блеск свежих черепашьих яиц, которыми были наполнены две притороченные к седлу плетеные корзины. И поэтому не мог допустить, чтобы эта женщина ускакала, оставив меня наедине с возникшей предо мной дилеммой.

– Buenas tardes! [50] — сказал я. Мое приветствие сразу изменило наши отношения, заставив миссис Ибарру натянуть поводья и несколько насторожиться.

Она не принадлежала к числу женщин, которых часто можно встретить на побере­жье (даже если допустить, что вы подготовлены к любому женскому облику). Это была небольшого роста особа, полная, с тонкогубым лицом Мадонны и копной волос табачного цвета, собранных в беспорядке под старой, обвязанной шарфом мужской фетровой шляпой. На ней была коричневая холщовая блуза и такая же юбка, под­вернутая под ноги и седло, так как всадница сидела в седле по–мужски, а не боком, как принято у женщин Гондураса. По внешнему виду нельзя было судить о ее проис­хождении и месте, занимаемом в жизни. Цвет ее кожи был очень темным, но миссис Ибарра не была похожа на темнокожих жителей Тортугеро, в большинстве своем яв­ляющихся потомками индейцев москито, смешавшихся с карибами или креолами, прибывшими сюда из Блуфилдса или Сан–Андреса. Она не походила также ни на одну костариканку. Если не учитывать ее темную кожу, рыжеватые волосы и нескром­ную манеру посадки в высоком деревянном седле, то более всего она напоминала женщин, живущих в городах Матагальпы или на юге Гондураса, где лишения, вызван­ные длившимися столетия переворотами, создали облик женщин с тонким, соответ­ствующим их характеру лицом.

Внешний вид миссис Ибарры свидетельствовал о том, что ей, как и ее коню, были знакомы любые невзгоды. Вместе с тем на ее лице сквозила спокойная самоуверен­ность.

– Buenas tardes! [51] — ответила она, остановив лошадь. — Я вдова Ибарра из Пана­ля, что по эту сторону Парисмины…

Я назвал свое имя и сказал, что изучаю черепах.

– Знаете ли вы, какая черепаха это сделала? — спросил я, указывая на найден­ное гнездо.

– Почему бы и нет! Es de canal [52] .

– Я тоже так думаю, — сказал я. — Почему вы так решили?

Только кожистая так сильно вскапывает берег. Все здешнее побережье изрыто ко­жистыми черепахами. Негде даже верхом проехать, разве что вплотную к воде.

Я внимательно всмотрелся в берег и тут впервые заметил, что песок на скатах имеет очень неровную поверхность, причем она совсем не походила на такую, какую ветер образует на дюнах и какую мне приходилось видеть на других берегах.

Кое–где вы видите следы животных, роющих песок в поисках яиц, — сказала мис­сис Ибарра, указывая на берег. — Они всегда появляются, когда прибывает стадо зе­леных. Но здесь больше всего следов кожистых черепах они именно так нагромо­ждают песок. Вот, например как у этого гнезда… Но почему вы не шли по дороге? Я видела там, в мелком песке, несколько гнезд бисс и даже зеленых. Там есть всякие… Два гнезда я раскопала.

При этих словах она похлопала рукой по одной из корзин с яйцами.

– Мне не нужно бисс… — сказал я, — а тем более зеленых. Меня интересуют яйца кожистой черепахи.

– Они не так хороши, как яйца бисс. У них какой-то привкус.

– Они мне нужны не для еды, — ответил я. —Я хочу их измерить.

Она неодобрительно посмотрела на меня и, сложив руки лодочкой, показала:

– Asi de grande [53] . Вот какой величины.

Мне надо точно знать. И я хотел сфотографировать.