В один из вечеров встретился и поговорил с Наташкой. Чудо в юбке! Видите ли, она больше не хочет со мной встречаться. Баба с воза — кобыле легче. Я едва сдержался, чтоб не сказать ей это. Хотя, сказать честно, я ей был благодарен.

За наши встречи, за любовь, мне все-таки кажется, что мы были влюблены друг в друга. За то, что позволила мне все, что я хотел. Словом, за все, что было.

После разговора, ей-богу, полегчало. Хотя где-то в глубине души остался во мне какой-то чисто спортивный интерес к Наташке. Хотелось бы сделать с нею еще разок, чтобы и ее довести до вершины ощущений. Я даже попытался пойти на контакт. Ей с Тоней выпало убирать в мастерской, я вошел к ним и сказал Тоне, что ее вызывает классуха. Когда она ушла, я подошел к Наташе сзади и обнял ее.

— Убери руки, — сказала она.

Каким тоном она это сказала! Я отодвинулся, словно обжегся. Через пару минут возвратилась возмущенная Тонька и стала укорять меня, что я ее обманул, что сегодня не первое апреля.

— Не бушуй, что ты раскудахталась, — сказал я ей.

— А ты зачем сюда приперся? Мюнхаузен! — она стала махать на меня веником.

— Отвали ты от меня, коза! Сама простая, как пиджак Мао Дзедуна!

— Сам ты пиджак, сейчас будешь подоконники протирать.

— Если ты будешь такой злюкой, то никогда не выйдешь замуж.

— За такого кобеля, как ты, лучше и не выходить вообще.

— Что-то вы увлеклись, давайте приостановим диспут, — вмешалась Наташа.

— Давайте приостановим, — согласился я.

Тонька еще долго бурчала и не могла успокоиться.

Купленные с таким трудом резинотехнические изделия вопреки моим грандиозным планам оказались невостребованными. Катенька, которую я стал кадрить, водила меня за нос и не допускала к заветным рубежам своей невинности. Наташа отпала по вышеописанным причинам, и когда моя мужская действительность, разбуженная последней короткой близостью, стала нестерпимо требовать своего, тогда я, как шанс последней надежды, бросился штурмовать оставленную по весне высоту по имени Лидка, но и тут меня ожидало фиаско.

— Лидочка, — ворковал я, прижимая ее в раздевалке спортзала.

— Да, я Лидочка, — отвечала она, отталкивая мои лапы.

— Давай пообщаемся, когда все уйдут.

— Общайся, у меня нет тайн от одноклассников.

— Ну, что ты, — я понижал голос до шепота, — у нас с тобой есть тайна.

— Какая?

— Ну, ты что, разве все забыла? — я старался говорить тихо.

— Мне просто нечего забывать, — она слегка краснела.

— Неправда, ты покраснела, ты все помнишь. Лид, давай встретимся.

— Отстань! Зачем нам встречаться?

— Ну, побалуемся, — я слегка ущипнул ее за грудь.

— Пошел отсюда, — она больно шлепнула меня по руке.

— Лид, за что? Я же от всей души. Рука сама тянется к красоте.

— Отстань от меня. Любитель красоты. Наташу лапай. Или Катю.

— Лид, какая ты грубая. Что за слово такое «лапай». Нужно говорить: «ласкай».

— Ласкать ты не умеешь, ты только лапаешь. Выпусти меня.

— Я тебя не держу, — я едва сдержался, чтоб не треснуть ее.

— Вот и чудесно, — она ныряла сквозь кольцо моих рук и убегала за подружками.

По тому, как шел наш разговор, наша словесная игра, я сразу понимал, что мне, увы, в очередной раз ничего не светит. Я, как дурень с писаной торбой, носился теперь с этими презервативами и не мог их использовать. Я прятал их в своей школьной сумке, однако, выходя вечером на улицу, я брал с собой один пакетик с сокровенной мыслью — «а вдруг». Безотносительно к кому бы то ни было. На всякий пожарный. Возвращаясь домой, нужно было не забыть переложить пакетик из кармана брюк опять в сумку. И так каждый день.

Словно охотник, я стал осматривать девушек нашего класса. Вообще красота понятие относительное. Наташа красивая. Женя была еще красивее. А взять Людку?

Нос длинный. Вместо сисек два прищика. Попа огурцом. Ножки иксом. Коленки грушевидные. На конкурсе красоты полы мыть не разрешат. Но, поди ж ты, Толян со второго класса вертится вокруг нее. Значит, что-то в ней есть? Надо у него спросить. Интересно, что он скажет? А если попробовать отбить у него Людку?

Вот так, зажмуриться и вперед.

А Катенька, неужели эта крепость поистине неприступна? Ведь все позволяет. Нет такого местечка на ее теле, которое я бы не трогал, не целовал. Иногда мне казалось, все, довел ее до края, не контролирует она себя, стонет, дышит, словно вынырнула с большой глубины. Пора, думал я и бросался на решительный штурм и всегда получал такой отпор, словно и не было этой волшебной любовной игры. Катя будто просыпалась. Трах, бах, я получал по физиономии, ее гневу и возмущению не было предела. Я стал подозревать, что она притворяется, когда будто бы реагирует на мои ласки.