Шрифт:
Потом я понял, что Наташа висит на мне.
Что она часто дышит и не может восстановить дыхание.
Что она всхлипывает и словно рыдает.
В глазах ее были слезы, но она не плакала.
Это было что-то другое.
Мне этого никогда не забыть.
Тетрадь Лены
Мамуля поехала на свадьбу Полины. Через три дня она вернулась. С нею приехал Роман. Погостить чуток. Как раз получается, что он пробудет у нас последние дни сентября. Стало как-то жутковато. Как мне быть с ним? То, как он смотрел на меня, не давало повода для сомнений. Мне было ясно, для чего он приехал. А что же теперь Анатолий? Я же писала ему в армию. А он мне. А мои мечты об отношениях с физиком? Там, конечно, все еще вилами по воде, но все же…
Кажется, я окончательно запуталась.
Мать устроила что-то вроде праздничного ужина в честь Полининой свадьбы.
Выпили за Полину, за ее жениха, за моего брата Володю, за его службу, за нас.
В итоге получилось многовато на душу населения. Роман, весь вечер старавшийся под столом коснуться своей ногой моей ноги, опьянел больше всех и был сильно смущен этим.
— Веди его баюшки, — сказала мне мать.
— Давай я отведу, — прервал ее отец, увидев возмущение на моем лице.
И они с Романом удалились.
Сплю я обычно в одной ночнушке. Если холодно, лучше возьму одеяло потеплее, но все равно не надеваю пижаму. Не люблю лишней одежды. В этот вечер я заснула сразу и крепко.
Проснулась я оттого, что кто-то сел на мою кровать. Я встрепенулась, меня коснулась чья-то ладонь. Не сразу поняла, что это Роман.
— Ромашка, ты что? — прошептала я.
— Пришел к тебе, я так соскучился.
— Ты с ума сошел. Иди спать!
— Нет, я хочу побыть с тобой.
— Рома, ты пьян.
— Нет, уже все прошло.
— А который час?
— Три часа ночи, — он наклонился ко мне, — Леночка, ты что, забыла меня?
— Ничего я не забыла. Но ты должен идти к себе.
— Я никому ничего не должен, — и он улегся рядом со мной.
— Роман, мы не должны…
Его рука уже была на моей груди.
— Пусти меня к себе, — он стал забираться под одеяло.
— Нет, Ромашка, нет, что ты делаешь. Родители услышат.
— Они крепко спят, Лена, пожалуйста, позволь мне. Иначе я замерзну.
— Роман, ты что, ты что, смотри, как ужасно скрипит кровать.
— А ты лежи тихонько, она и не будет скрипеть.
— Рома, не надо.
— Т-с-с. Давай будем тихонько-тихонько. Вот так. Видишь, как тихо.
— Роман!
— Молчи. Дай мне твои губки и молчи. И нас никто не услышит.
— Ромашка, что ты делаешь? Зачем? Не надо.
— Люблю тебя. Помнишь, как было летом? Тебе ведь тогда нравилось?
— То было давно и неправда.
— Нет, правда. Помнишь, ты просила, чтоб я не спешил?
— Не помню.
— Вот поэтому я и приехал, чтоб напомнить тебе.
— Они услышат, и будет скандал. Ты хоть дверь-то запер?
— Конечно. Как хорошо, что ты не заперла ее. Ты ведь знала, что я приду?
— Ничего я не знала. Если бы знала, закрылась бы.
— И была бы не права. Не сжимай так коленки.
— Боже, Ромашка, что ты со мной делаешь.
— Тебе так приятно?
— Да.
— А так?
— Ты бессовестный.
— Какая у тебя грудь.
— Какая?
— Упругая. Как колотится твое сердце.
— Как?
— Как и мое. Часто-часто.
— Ты смешной.
— Леночка, да ты уже там вся мокренькая, мне уже можно, а?
— Ромашка, я боюсь. Ой!
— Тебе не больно?
— Нет.
— А еще чуть-чуть? Не больно?
— Ромашка! А то ты не знаешь — там два раза больно не бывает.
— Леночка, кошечка моя! Я в тебе. Сладкая ты моя. Люблю тебя.
— Ромочка, только давай тихонько, чтобы койка не скрипела, милый мой.
— Да, да, милая. Так хорошо?
— Ага. Но она все равно скрипит.
— Не думай об этом. Леночка, ты чувствуешь меня?
— Ромочка, Ромашка, я не могу, я сейчас, Рома, я уже близко, где ты?
— Я уже тоже рядышком, как отвердели твои сисочки, какая ты вся.
— Рома, я, я… Я все миленький, я уже. Я падаю, Рома. Я падаю.
— И я с тобой, милая. Я тут. Прими, прими, о, о-о, Леночка, прими от меня.
— Миленький, что мы наделали, это нехорошо, нехорошо.
— Лапушка моя, это хорошо. Ты что, плачешь? Маленькая, не надо плакать.