Один из раненых бизонов вертелся все дни вокруг Дикаря и Ахава, пока они вели между собой бои, и гниение от раны распространялось по всему его телу. Он тяжело дышал, расширяя огромные ноздри, и взгляд его был печален и страшен. Да, пошла она ко всем чертям, думал он про себя о той самке, чей взгляд милосердия и пренебрежения был обращен тогда к нему, когда он проиграл схватку. И это после того, что он отдал ей всего себя. Под кожей ели его черви, которые завелись в открытых гниющих ранах. Пока в одно из утр не нашли его мертвым среди свежих весенних цветов, покрытых росой.

Скука однообразных тренировок и трудностей первых недель исчезла, как только появились успехи. «Смотри», – показывал Ахав Тите свои прыжки, чудеса быстроты, когда выскакиваешь из засады. И не было ветви дерева или косяка двери, чтобы, проходя мимо, он не подпрыгивал и не повисал на них, отжимаясь по десять-двадцать раз.

Он сильно продвинулся, этот, по сути, мальчик. После шести месяцев занятий мышцы его стали каменными, ужесточился взгляд, и пара царапин на подбородке добавляла силу к его виду.

Даже щетина его бороды стала более густой и жесткой.

Все. Хватит. Кончились отговорки. Весь материал собран. Исчерпаны вопросы. В месяце Ийяр, мае 866 года новой эры, решил Ахав, наконец, выйти на войну с бесом, о чем и сообщил слепцам.

Он сказал им фразу, которая будоражила в ту весну всю Хазарию: «Все время, пока сандалии на твоих ногах, топчи колючки». Слепцы любили это выражение, шли, и все время его повторяли. И расставание с ними, отмечаемое в болгарских кварталах Итиля, вспоминалось позднее многие годы.

Во время своих исследований Ахав встретился с графом, чтобы, разобрав ошибки его похода, их не повторять. Ахав все еще не знал, где находятся дети, но ясно ему было, что они не на севере страны, не у лесных грабителей, и ни одна из банд их не держит в неволе. Они стоили много денег, дети графа, но только, если их продали богатым людям по ту сторону Альп. Потому неизвестно, прибыли ли они туда. Такова цель торговой сделки, начинающейся продажей душ грабителей и глав самых жестоких банд бесу-дьяволу.

Всё. Кончились отговорки. Почти. Ибо живот Титы вырос сверх всех пределов природы.

Ахав смотрел на нее, удивляясь, как она еще не лопнула. А в постели она еще открывает ему приятные тайны, одну за другой, что-то сильно влекущее, приятное и неприятное, превращаясь в праведницу и оставаясь ею даже на четвереньках. Может, он бы и прекратил это, но внутренний голос остерегал его, что этим он Титу оскорбит. Ей покажется, что он остыл к ней.

В одну из ночей ему снился сон, который он торопливо записал. Сон был короток. Снилось ему, что он плывет по морю к далекому лесу, идет к месту скачек, и там удивляется судьбе, красоте и древности зрителей. Затем ему снилось, что у него есть медведь. И он ведёт с ним игры. Медведь кусает его за руку, но Ахав верит, что эти укусы не опасны, и рука его не пострадает. Потом все затуманилось. И было там еще одно животное, тоже доброе и тоже его.

Остался еще месяц до родов. Останется ли Ахав еще месяц, только месяц, чтобы быть при родах? Узнать, кто у него родится – сын или дочь?

«Ни за что», – выговаривала ему Тита, когда они, обнявшись, лежали в постели, и он выражал свои сомнения. Она села в постели и сказала: «Ахав, это, конечно, важная причина отложить операцию и битву с бесом, но причины будут всегда, может не такие уважительные, а может, еще более уважительные. Хорошо будет, если ты будешь присутствовать при родах и позаботишься о лучшей из акушерок. Хорошо, если ты будешь здесь вместе со всем войском, если возникнут осложнения при родах. Хорошо, что ты будешь знать как прошли роды, и я останусь жива или умру от родов».

«Хватит, замолчи, – сказал Ахав, – не говори такие вещи».

«Я ужасно боюсь, – сказала Тита, – я слышу уйму историй о женщинах, умерших от родов. Только на этой неделе умерла Сара, с которой мы столько болтали и выпили столько чашек чая, и она себя отлично чувствовала все время беременности, и так ожидала родов».

«Господи, Боже мой, – разгневался Ахав, – я сказал тебе: молчи!»

«И хорошо, что ты будешь знать, кто у тебя, сын или дочь, или, может, близнецы, – продолжала Тита, явно подчиняясь приказу мужа – молчать, – и если это сын, ты думаешь, что я не хочу, чтобы ты это знал? И я не хочу, чтобы ты присутствовал на церемонии обрезания? Конечно же, я хочу, Ахав, но надо смотреть правде в глаза, – нельзя уже отодвигать решение по разным причинам, большим или малым, столько времени. Нельзя, Ахав, если всё уже готово к походу, а ты не выходишь…». И она не нашла, чем завершить эту фразу.

«Да, – сказал Ахав, – да».

В любом случае, это было отложено на два с половиной дня, ибо был четверг. И беседа состоялась в три часа холодной ночи. В пятницу и субботу, естественно, не вышли. Но в воскресенье утром слепцы выстроились рядами, и каждый следующий держался за плечо предыдущего, сжимая пальцами его плащ-палатку. Ахав на боевом коне, и другие его помощники на мулах, и позади всех – телега с большими высокими колесами, нагруженная бочками с продуктами, и поверх них все огромные сети, связанные слепцами. Миха ехал на своем коне из хазарской военной породы, который по свисту готов преодолеть степи и города врага. К седлу Миха прикрепил свой лук и обшитый колчан с обоймой дорогих стрел.