Я повернулся к Уайлдингу:

–  Вы мне не сообщили, что дом опечатан. Шериф не исключает насилия?

–  Он мне не исповедовался, - отбрил меня Уайлдинг.
–  Когда я ему сказал, что слышал выстрел, он не слишком взволновался.

–  Выстрел?

–  Простите, я думал, вы знаете. В субботу поздно вечером отсюда донесся выстрел. Я тогда не придал этому значения, потому что здесь постоянно стреляют - и в охотничий сезон, и не в охотничий. Когда они меня расспрашивали, я, конечно, об этом упомянул. По-моему, они после этого тщательно обследовали местность. Ни пули, ни каких-то других следов они не нашли.

–  Естественно, если она попала в Синглтона.

–  Боже упаси. Вы что, действительно считаете, что Чарльза могли застрелить в его собственном доме?

–  Если бы полиция не подозревала, что здесь что-то произошло, дверь бы не запечатали. Что еще вы слышали в тот вечер?

–  Ничего, абсолютно ничего. Единственный выстрел около одиннадцати, и все. По дороге промчалось несколько машин, но тут всегда допоздна движение.

Уайлдинг подошел к большому окну, вырубленному в передней стене симметрично двери. Поднявшись на цыпочки, он стал смотреть в щель между полузадернутыми монастырски коричневыми занавесками.

Я заглянул через его плечо в квадратную пронизанную лучами комнату, отделанную с деревенским роскошеством полированным деревом, домотканым полотном и медью. Никаких признаков беспорядка. Прямо напротив двери, над камином с медным дымоходом, висел портрет в светлой деревянной рамке. Написанный маслом красивый мальчик смотрел поверх наших голов в пятимильную даль залитого солнцем каньона.

–  Это Чарльз, - прошептал Уайлдинг, как будто мальчик в рамке мог его услышать.
–  Моя работа, мой ему подарок. В двадцать лет, когда я его писал, он был похож на юного Шелли. К сожалению, теперь уже нет. Чарльз потерял свою эфирность во время войны, когда связался с этой женщиной. А может, виновата война. Наверно, у меня предубеждение против женщин. Сам я закоренелый холостяк.

–  Вы говорите о блондинке?

–  А разве я говорил? Это нечаянно.
–  Он повернулся и положил мне на плечо коричневую руку.
–  Послушайте, приятель, вы работаете на старую леди? Если да, я умолкаю. Естественно, от шерифа я ничего не утаил.

–  Все, что вы скажете, останется между нами.

Его яркие черные глаза впились в мое лицо, как лесные клещи.

–  А чем, простите за любопытство, вызван ваш интерес к Чарльзу?

–  Меня наняла компаньонка миссис Синглтон.

–  Сильвия Трин? Прелестная малышка, по уши влюблена в Чарльза. Но я не понимаю...

–  Она знает про блондинку.

–  Да. Я ей рассказал. Подумал, что так для нее будет лучше. Что бы там ни случилось, он никогда не женится на Сильвии. Чарльз не из тех, кто женится. Но я ей не открыл, как долго длится этот роман.

–  Она сказала, что с начала лета.

–  Я оставил ее в этом заблуждении. На самом деле он продолжается уже семь или восемь лет. Чарльз представил меня ей в том году, когда он вступил в армию. Ее звали Бесс, фамилии не припомню. Она была совсем молоденькая и страшно привлекательная, сногсшибательной окраски. Чистое совершенство, пока не открывала рот... но я не хочу сплетничать.
–  И продолжал сплетничать: - Вы знаете, у Чарльза всегда был пролетарский уклон. Несмотря на это или благодаря этому, любовь оказалась настоящей. Детки были без ума друг от друга. Только я употребил неправильное слово - детки. Она уже вышла из детского возраста. У нее был муж. И Чарльза это устраивало.
–  Он добавил задумчиво: - Возможно, ему нужно было на ней жениться.

–  Вы думаете, она его застрелила?

–  У меня нет оснований так думать. Хотя это вероятно. Любая дама потеряет терпение, если кавалер семь лет ни на что не может решиться.

–  Она была здесь в день его исчезновения?

–  Откуда я могу это знать? Я видел в домике свет. Но с ней самой не встречался давно. У меня сложилось впечатление, что этим летом они часто сюда наезжали, практически каждую субботу.

–  А раньше?

Он прислонился к запечатанной двери и задумался, скрестив на груди худые загорелые руки.

–  Могу сказать, что их визиты не были продолжительными. Впервые Бесс появилась здесь летом сорок третьего, и тогда я с ней познакомился. Я захотел ее нарисовать. Чарльз приревновал и больше при ней меня не приглашал. Потом она исчезла до сорок пятого, когда Чарльз демобилизовался. В следующие два или три года я видел ее издалека довольно часто. Осенью сорок восьмого Чарльз вернулся в Гарвард изучать право, и я не видел их до нынешней весны. Возможно, она жила с ним в Кембридже. У Чарльза я о ней никогда не спрашивал.

–  Почему?

–  Я уже говорил, что он ревнив и скрытен в том, что касается его личных дел. Частично это вина матери. У миссис Синглтон строгие взгляды на отношения полов, если не сказать больше.

–  Значит вам неизвестно, откуда она взялась, куда пропала, что делала в Арройо-Бич, кто ее муж?

–  На все эти вопросы вынужден ответить отрицательно.

–  Можете ее описать?

–  Если найду слова. Это была юная Афродита, веласкесовская Венера с нордической головой.

–  Пожалуйста, поищите слова попроще, мистер Уайлдинг.