— И все равно осторожность не помешает. — Литвак в эти два дня был особенно вежлив с Выборным. — Так что я с вашего разрешения проведу инструктаж с людьми.

Предстоящую встречу Белый отрепетировал от и до. Трижды повторил свои действия: шла крупная игра, рисковать, лезть наобум нельзя было. И так слишком много уже оставлено, следов, слишком многое поставлено на единственную карту На встречу ехали вместе. После убийства милиционера Белый старался не разлучаться со своим сообщником, видимо, боялся, что Костик может скрыться. А в такси Белый теперь не садился: кто знает, может, таксистам уже раздали их фотографии?

Белый стоял в автобусе, ловил отражение в отсвечивающих подсиненных стеклах. Он чувствовал, что силен, молод, что может внушать страх. И в этом тесном автобусе, где люди стоят плечом к плечу, Белый все равно что царь и бог. Они-то ведь боятся, что он стрелять начнет. А он не боится ничего. И в ту минуту, когда почует опасность, будет стрелять без колебаний.

Иногда Белый особенно остро чувствовал, что все против него. Каждый в отдельности и все вместе. Белый ненавидел их. Сопляков, целующихся в сиверах, где ему приходилось ночевать. Идущих с работы, несущих свою жалкую зарплату, которой Белому хватило бы на один загул.

Белый ненавидел их еще и за то, что все они за кого-то боялись. За своих детей, за свою работу, за свой дом. А ему не за кого было бояться, только за себя.

Когда-то в тюрьме была у Белого одна ночь, в которую подумалось — ну ладно, украдешь ты, допустим миллион. Что дальше? Ну смоешься, спрячешься, отсидишься, следа не найдут. А дальше? Ну опять десять лет будешь ждать, дождешься, забудут про тебя, искать перестанут, высунешь нос на свет. А что тогда? Водка? Миллион за всю жизнь пропьешь. Да ведь водка есть и без миллиона. Бабы? И без денег были у Белого бабы. Только другие, не такие каких он хотел. А к тем не подойдешь с миллионом, им какая-то другая упаковка нужна. Им еще чего еще требуется. Ну что еще? Жениться, дом купить, детей растить? Так для этого воровать и не надо.

Но это была лишь одна ночь. Единственная ночь в тюрьме, пришедшая как раз тогда, когда Белый додумал до конца, домучил свое самое главное дело: вот это. Белый гордился им, оно выросло из тихой тюремной побасенки, какие рассказывают во множестве перед отбоем. Выросло, обзавелось деталями, чтобы вырезаться теперь в дерзкий, отчаянный план. И все пока получается.

В двух кварталах от кинотеатра “Победа” Вареник остановил такси расплатился. Женя уже был на месте. Вареник передал ему чемоданчик.

— Здесь все по счету. Девятнадцать девятьсот пятьдесят. Окошко ты знаешь. Я буду там. Если что выбрасывай чемодан, сразу будешь без улик. А я прикрою.

Женя отправился к кинотеатру, а Вареник медленно пошел по другой стороне улицы. На случай, если Женю ждал подвох, Вареник подготовил жесткий план. Двор за кинотеатр проходной. Женя выбрасывает в окно чемодан. Вареник стреляет в Женю и уходит с чемоданом проходным двором в магазин “Детский мир”. Народу там полно всегда, есть два выхода. Если даже Жене не удастся выбросить чемоданчик, все равно нужно стрелять в него. Одним свидетелем меньше.

Вареник свернул во двор. Маленькое окошко туалета выходило во двор соседнего дома почти на уровне асфальта.

…К кинотеатру Костик и Женя подошли одновременно. Один — от улицы Гоголя, провожаемый внимательным взглядом Белого, другой расставшись с Вареником, — от улицы Жанны Лябурб. Костик был с стареньким школьным портфельчиком. Женя нес плоский черный чемодан. Они встретились у входа, и Женя почти неприметно кивнул: “Проходи”.

Звенел звонок, контролеры торопили опоздавших. В туалете был пусто. Женя вошел в кабинку, туда же втиснулся за ним Костик. Заперев дверь, Женя бросил взгляд на маленькое окошечко вверху.

— Все здесь, — Костик приподнял портфель. — С той будет четыреста.

Женя уселся на сиденье унитаза, устроил чемодан на коленях:

— Куда тебе?

Костик загнул полу пиджака:

— Вали сюда.

Женя бросал пачки денег, оба негромко вели счет. Каждую пачку Костик брал, большим пальцем проходился по краям купюр, проверяя, нет ли “куклы”, не заложена ли в середине нарезанная бумага.

— Порядок. Давай теперь я.

Костик открыл портфель одной рукой, другая придерживала полу пиджака.

— Таскай сам. Я считать буду.

Женя черпал из портфеля, шевеля губами.

Длинные кожаные футлярчики, в которые были упакованы монеты, Белый содрал.

Через пятнадцать минут все было закончено. Костик запихивал в портфель последние пачки, Женя закрывал чемодан, который стал дьявольски тяжел. Они оба глядели друг на друга с некоторой растерянностью, будто не веря еще, что все обошлось тихо и спокойно.

Белый догнал Костика через три квартала. Он сразу же взял портфель, встряхнул его.