Ситуация, таким образом, не располагала к задержкам, и мы решили, переночевав, немедленно, еще затемно, отправиться в путь. Нужно было запастись продуктами, и мы зашли в ближайший магазин. А он оказался не только продуктовый, и мы, закупив нужные продукты, решили приобрести кое-что из одежды. Мы ведь по одежде почти не отличались от зеков: телогрейки, кирзовые сапоги, неказистые кепочки. А тут были материалы, как раз в то время очень модные клетчатые, из которых наш любитель-портной, он же завгуж Иван охотно шил любому желающему ковбойки. Мы с Костей взяли ярко-красной шотландки на пару ковбоек для каждого и по отрезу на брюки, хотя и не были уверены, сможет ли наш доморощенный Диор сшить нам и по брюкам. Когда продавщица отмерила нам нужные ткани, вдруг на улице раздался душераздирающий вопль. Продавщица выглянула, торопливо сказала: «Ребята, рассчитывайтесь быстрее, я буду закрывать, а то прирежут здесь запросто».

Мы заплатили, а, выходя из магазина, видим лежащего на земле окровавленного человека и уже бездыханного.

На свою Хальджу мы возвратились без приключений и доложили Утехинскому о нашем пути и о положении в Софийском. Если мы будем двигаться к Софийскому компактно всей группой, то для нас опасности никакой не будет: у нас и пистолеты, и автоматы, и люди, умеющие со всем этим обращаться. Другие «богатыри» вернулись из своих поездок без результата.

Утехинский доложил в Циммермановку, и оттуда поступило распоряжение: быть готовым и ждать приказ.

Ждем, а Иван усиленно шьет нам рубашки. В такой ярко-красной ковбойке я потом расхаживал по станице Ярославской. Получаем приказ: всем двигаться на Софийское, забирая всех лошадей. На колонне остается ликвидком. Председателем ликвидкома назначен я.

Двое суток прошло в невообразимой суматохе. Каждый хотел взять как можно больше вещей, но что можно было взять, если на семью давали одну лошадь, а на холостяков — одну на двоих. Караван должен был вести Костя, и я передал ему свои вещи, чтобы он пристроил их где-нибудь в Циммермановке. Я не знал, когда мне предстоит отправиться в путь, но решил избавить себя от лишнего груза, когда мне придется шагать по болоту в последний раз. Так поступили все, которые оставались со мной.

Я распрощался с Костей и Володей, и караван отправился в путь. С ними все обошлось благополучно, и через несколько дней мы получили известие из Циммермановки, что все прибыли туда в целости и сохранности. С Костей мы потом переписывались много лет. Он осел где-то в Запорожской области, женился и прислал мне фотографию с женой и малым чадом.

Через два дня завгуж Иван, передав Кузембаю все хомуты и уздечки, с двумя последними лошадьми отправился той же дорогой. А еще через три дня завмаг, женщина приятной наружности, также передав оставшийся товар заведующему продскладом, ушла с мужем-взрывником через болото.

Нас осталось четверо — утвержденный состав нашего ликвидкома. Было неизвестно, сколько нам придется еще здесь находиться, но улучшить свое житье-бытье мы решили сразу и перебрались в одну из брошенных квартир, где были и пружинные кровати с никелированными шишечками, и круглый стол, и диван, и настоящие стулья, и даже шкаф с книгами. Сколько лет я не спал на пружинной кровати? Можно было и зимовать, тем более что аккуратные штабелечки пиленых и наколотых дров стояли возле каждой квартиры.

Главный бухгалтер Анучин собирал нас, бывших старших, а ныне председателей ликвидкомов, в Циммермановку. Мы с Жорой Зяблых идем туда с большой охотой, надеясь узнать что-то новое. В Циммермановке же густое броуновское движение и кипение страстей. Многих увольняют и рассчитывают, надо уезжать, а на чем? Пароходы, древние, еще николаевских времен, с чавкающими колесами, ходят от Николаевска до Комсомольска редко, и попасть на такое историческое сооружение трудно, так как там, внизу, тоже множество желающих того же самого. Везет тому, кто попадет на какое-либо судно из собственных Нижне-Амурлага, но это редкая удача. Еще хорошо, что при таком скоплении людей в Циммермановке совершенно нет уголовников: своих амнистированных, как я уже говорил, отправили централизованно, а потоки тех, что снизу, идут мимо Циммермановки. Курсируют всяческие страшные слухи (потом оказалось, что это вовсе не слухи), что бывших надзирателей и охранников, хотя никто из них больше нигде не появляется в форме, сбрасывают с пароходов, выбрасывают из поездов, и случаев убийства много.

Новости, поведанные нам Анучиным, были скудные: судьба наша оставалась неизвестной, но задача была поставлена. Все равно передавать кому-то многомиллионные материальные ценности придется, и к этому событию нужно быть готовыми, а для этого необходимо максимально очищать баланс, списывая, что можно, и даже, что нельзя. Формулировка — «пришло в негодность в результате длительной эксплуатации». Бумаги представлять в Циммермановку два раза в месяц. Не очень сладко. Это для них просто, у которых дорога есть, а нам, дальним, по сути дела, непрерывно в пути находиться: туда-сюда, туда-сюда.

Работа закипела: считали, взвешивали, пишем бумажки. Расхождений с данными учета почти нет, мелкие регулирую бумажками. Только одна большая новость: обнаружился избыток ржаной муки в четыре с половинной тонны. Откуда она появилась, не знаю, но приходовать ее я не стал. Придется передавать, людям пригодится.

А в Циммермановке все оставалось по-прежнему, проблема выезда так и осталась острой. Был один такой случай. Мы, человек шесть-семь, решили помочь одному молодому парню сесть на пароход. Пристани в Циммермановке не было, билеты не продавались. Просто пароход останавливался метрах в пятнадцати от берега, люди подъезжают на лодках, а билеты продают уже на палубе. Сейчас же, когда пароходы идут от Николаевска перегруженными, матросы отталкивают лодки баграми, даже иногда переворачивают.